Супершпионы. Предатели тайной войны
Шрифт:
Одним словом, Вангосен был раем для усердного шпиона, который и без того мог заниматься своим ремеслом без помех и без наблюдения!
Вместе с экономкой канцлера пара агентов сняла домик немного в стороне от дачи канцлера. Этот дом, как два года спустя определил Земельный суд в Дюссельдорфе, дал Гийомам «возможность спокойно заниматься своей разведывательной деятельностью».
«Деятельность» проходила перед глазами сотрудников служб безопасности из Федерального ведомства уголовной полиции и БНД, разместившихся на молодежной турбазе на расстоянии только около 200 метров от домика Гийомов. Но ни те, ни другие не были проинформированы
И, таким образом, они многократно передавали ему расшифрованные телексы из Бонна — в двух экземплярах, а документы с грифом «секретно» или «совершенно секретно» — под расписку.
Гийом оригиналы передавал канцлеру. А копии он собирал в своей собственной регистратуре, разместившейся в одном из ящиков для белья его одежного шкафа. Обработав (или только прочитав по диагонали) оригиналы, Брандт клал их, как и в Бонне, на угол своего письменного стола.
Гийом снова их собирал и обрабатывал в соответствии с поставленными пометками. Что было отмечено «erl.» («выполнено») или «z. d. A.» («в досье») сразу перемещалось в регистратуру в ящике для белья. Если ответы Брандта посылались в Бонн, Гийом для своего архива тоже получал копии.
Никогда прежде какой-либо шпион «холодной войны» не получал для себя документы так открыто «на серебряном подносе», как Гийом. Даже секретные и совершенно секретные документы он мог копировать в полном спокойствии.
Среди них, к примеру, было послание американского президента Федеральному канцлеру, лично отмеченное Ричардом Никсоном как «секретное» и «личное». В нем Никсон информировал Брандта о своем разговоре с французским министром иностранных дел Жобером в конце июня 1973 года. Речь в нем шла о проекте новой Атлантической Хартии для укрепления союза НАТО и о вопросе, как вовлечь в эту Хартию и французов, которые к тому времени уже вышли из военной организации Североатлантического Договора.
И многие другие телеграммы, например от посла ФРГ в Вашингтоне Гуидо Бруннера, были посвящены этой проблеме. Это были важные бумаги — но, собственно говоря, в них ничего не было потрясающего, как минимум, ничего, что касалось бы важнейшей военной области. Суд в Дюссельдорфе позднее, правда, определил, что депеши ясно показали глубину разногласий между США и Францией, то, как негативно французское правительство восприняло американские предложения, и как твердо и непреклонно оно стояло на своих позициях. В общем и целом, из них складывалась картина спора между разрозненными партнерами по блоку, взаимное доверие между которыми уменьшилось до минимума. Таким образом, очевидны стали трещины в западном оборонительном союзе.
Но ведь чтобы узнать это, СССР и ГДР, во всяком случае, не нужны были материалы Гийома. Достаточно было взглянуть в газеты, вроде «Вашингтон Пост» или «Ле Монд». С этой точки зрения, для суда скопированный Гийомом секретный материал был важен лишь как улика, подтверждающая факт государственной измены.
Но были и другие, более опасные документы, например, записка Шееля о конфиденциальном разговоре с польским министром иностранных дел Ольшовским и протокол об ограничениях для посещений во время Всемирного молодежного фестиваля 1973 года в Восточном Берлине. Имея такие документы, ГДР на несколько месяцев получала преимущества в знаниях, позволявшие ей «прощупать» границу терпимости Федеративной Республики. Но и это преимущество не было долгосрочным.
Самым
Так МГБ смогла разоблачить информаторов БФФ. Но даже без таких сведений Федеративная Республика могла не бояться за потрясение ее основ.
Горячая оперативная фаза Восточной политики Бонна уже завершилась, Договор об основах отношений подписан. А кроме того, не только у ГДР был супершпион в боннском правительстве, но и БНД располагала высококлассным агентом в Политбюро СЕПГ.
Валентин Фалин, тогда посол СССР в Бонне, рассказал нам, как ему об этом в 1973 году сообщил сам Вилли Брандт: «Однажды Брандт даже показал мне отчет БНД о внутренних событиях на наивысшем уровне руководства ГДР и сказал: «Вы можете исходить из того, что мы очень точно проинформированы о том, что происходит в высшем учреждении ГДР. Это только вопрос нескольких часов, дней или недель. Потому попытка нас перехитрить или даже обойти не оправдана. «Он исходит из того, продолжал Брандт, что руководство ГДР так же хорошо информировано о том, что делается в высших инстанциях Федеративной Республики. Оба немецких государства, ФРГ и ГДР, похожи на стеклянный дом. Все очень прозрачно.»
Брандт, должно быть, чрезвычайно доверял советскому послу Фалину — иначе как он мог бы быть уверен, что Фалин не передаст эти сведения союзникам в восточно-берлинском МГБ? У КГБ в то время еще сидели офицеры связи на Норманненштрассе.
Кем был тайный агент БНД в Восточном Берлине — до сих пор не выяснено. Если бы его раскрыли, то ему угрожала бы та же судьба, что и бедной секретарше из приемной премьер-министра ГДР Отто Гротеволя, передававшей БНД новости из правительства ГДР. Ее расстреляли.
У Гийома было то преимущество, что он занимался шпионажем в либеральном правовом государстве.
Возможно, Вилли Брандт был так беспечен по отношению к восточному шпиону рядом с ним, потому что он сам в душе был сторонником теории стеклянного дома. Ведь, естественно, он и в Норвегии не забывал о том, кем мог быть его референт.
Журналистка Вибке Брунс, одна из публицистических поклонниц канцлера, сняла коттеджик вблизи дачи Брандта, о котором позаботилась для нее жена Брандта Рут. Она так вспоминает одно личное приглашение: «Однажды я пригласила Брандтов на обед и не хотела исключать Гийомов. Это было ошибкой. Тогда я, конечно, еще не знала, что уже знали Брандты: что Гийом, возможно, был шпионом. Но их отвращение к нему уже было достаточно заметно. Это я заметила как по реакции Рут Брандт, так и по реакции Вилли Брандта.»
Но, в отличие от мужа, Рут Брандт в Норвегии еще ничего не знала о подозрении против Гийомов. Она только в Вангосене познакомилась поближе с этой семейной парой. Они оба были ей очень несимпатичны. Всем заправляла Кристель Гийом, ее муж был тише, вспоминает она. Их экономка Инге, жившая в домике Гийомов, рассказывала Рут Брандт, как отчетливо пара давала ей понять, что они сильно недовольны необходимостью делить свой дом еще с одной постоялицей.
В конце достопримечательного отпуска Гийом обратился к телохранителю Брандта Ульриху Баухаусу: «Ули, ты ведь летишь с шефом прямо в Бонн. Не можешь ли ты взять для меня в самолет «дипломат»?»