Супершпионы. Предатели тайной войны

Кнопп Гвидо

По дороге Гордиевский вышел, сел на автобус, идущий на север, снова сошел и пересел на автобус на юг. От границы его теперь отдаляло лишь пятнадцать километров. Он наизусть знал свои инструкции. Согласно им, ему нужно было выйти на определенной остановке автобуса. Внезапно он почувствовал, что что-то не так. Он проехал условленную остановку. Гордиевский встал, подошел к водителю и сказал: «Простите, товарищ, остановите, пожалуйста. Мне плохо, меня тошнит. «То, что он плохо себя чувствовал, было правдой. Он был белый, как полотно. Кроме того, он вполне осознанно отрастил себе трехдневную бороду. В старом тренировочном костюме он был похож на бродягу. Это было преднамеренно: чем запущенней выглядишь, тем меньше вызываешь подозрений. Водитель автобуса посмотрел на него немного удивленно. Кто живет на границе, приучается к недоверчивости. Власти постоянно информировали население, на что оно должно обращать внимание. Но Гордиевский смог выйти. Он сошел с дороги и пошел назад параллельно ей. Трава была почти с человеческий рост. Было 11 часов утра. Солнце жгло. Тысячи комаров

не нашли никакой другой цели, кроме его кожи. Они чувствовали, что он боится. Гордиевский вытянул из сумки кожаную кепку и надел ее. Теперь защищена была, по меньшей мере, его лысина. Он выглядел отважно. Однажды он услышал приближающийся шум. Мимо проезжал военный автобус. Все пассажиры были в форме. Они могли его заметить. Инстинктивно Гордиевский упал на землю. В этот момент он понял, что совершил ошибку. Что они подумают? Неизвестный, который падает в траву близ строго охраняемой границы, когда видит военный автобус! Его кепка слетела, комары уселись на голове. Но военный автобус проехал мимо. В два часа пополудни Гордиевский достиг места встречи. Он лег в траву и ждал. Машина появилась ранним вечером.

Время было договорено заранее. Они должны были пересечь границу в тот момент, когда пограничники кормили своих собак. Дипломатам не нужно выходить из машины при пересечении границы. Они показывают свои дипломатические паспорта через окошко машины, пограничник забирает их для контроля на пост, командир сверяет фамилии со списком аккредитованных дипломатов. Если имена значатся в списке, то пограничник возвращает паспорта, отдает честь и разрешает выезд. Машину обыскивать не разрешается — кроме тех случаев, когда что-то учуют выдрессированные на поиск людей служебные собаки. Потому момент кормежки собак был особо важен. Гордиевский лежал в багажнике машины. Когда машина остановилась, он услышал шаги и голоса двух пограничников. Они звучали совсем рядом, в одном метре от него. Чуть дальше слышался собачий лай. Он не приближался. Они попали точно во время кормежки собак. Голоса пограничников удалились. Все указывало на то, что им не нужно ничего долго проверять. Весь контроль на КПП продлился лишь шесть минут. Для Гордиевского это были самые долгие шесть минут в его жизни. Тут он услышал, как голос сказал по-русски: «Счастливого пути!» Машина двинулась. Через три минуты Гордиевский был на финской земле. Ему удалось то, что до него не удавалось ни одному офицеру КГБ — побег на Запад. Гордиевский был в Финляндии, его жена — в Советском Союзе.

После исчезновения мужа для ничего не подозревавшей Лейлы начался шестилетний кошмар, от последствий которого она до сих пор не оправилась. На нее разозленная власть вылила часть гнева, предназначавшуюся ее мужу. КГБ взял Лейлу Гордиевскую в заложницы. «Когда он 30 июля не позвонил, а 31 не приехал, меня охватила паника. Я стояла с детьми в Баку в аэропорту, а его не было. Я позвонила ему домой в Москву. Но никто не брал трубку. Я позвонила соседям, они звонили и стучали в дверь, но никто не открывал. Тогда я попросила соседку засунуть под дверь бумажку «Срочно позвоните Лейле, она волнуется!» Но снова никакой реакции! Тут я подумала о самом худшем! Может быть, когда он принимал ванну, у него отказало сердце? Я схватила детей, прилетела в Москву — и не нашла ничего!!В таких случаях жена офицера КГБ знает, что ей следует делать. Она позвонила в КГБ: «Мой муж исчез. Вы можете мне помочь?» - Ну успокойтесь! Он, наверное, на какой-то даче!» - Ну нет. Это на него не похоже. Он не переносит дач. Олег — человек, любящий комфорт. Когда у него нет теплой воды и светло-голубого туалета, он ужасно страдает! Она рассказывает нам это на месте событий — в ее старой московской квартире. Хотя Лейла со своим мужем уже живет на Западе, она осознанно оставила за собой свою московскую квартиру: «Мое убежище». «Тогда я нашла на столе записку о Михаиле Любимове. Мы позвонили ему. «Да, он хотел приехать, но не приехал.» Тут начался настоящий цирк. Пришли эти ребята в черных куртках и обыскали нашу квартиру! Это длилось восемь часов. И они проводили обыск не только в нашей квартире, но и в квартире матери Олега. От такого волнения пожилая женщина заработала сердечный приступ. Они искали, но ничего не нашли. Я сказала: «Найдите же моего мужа. Все равно, даже если он у другой женщины, главное, чтобы он был жив. «Как же выяснилось, что он был западным шпионом?» Это мы уже довольно скоро узнали через англичан. Они хотели добиться моего выезда. Но меня не выпустили. К этому времени мне уже не стало легче от того, что он жив; я была как в трансе. Они начали допрашивать меня:«Вы же его жена! Вы жили с этим человеком! Как Вы могли не заметить всего этого?» Я защищалась: «Ах так, товарищи? У Вас тысячи людей, которым платят за то, чтобы они ловили шпионов. Вы не замечали в нем ничего в течение 14 лет. Я была только его женой, шесть лет! Я родила ему двоих детей, я стирала, шила, гладила; я делала все, что делает супруга. Но я то же могу Вас кое в чем упрекнуть: Вы дали ему уйти!» «Но Лейла, — сказали они тогда, — что за странные мысли!» «Ну да? — возражала я. «Я должна была при родах или других интимных занятиях, наверное, думать: черт, а вдруг он западный шпион? Я так не поступала. Это была моя ошибка? Если да, то я за нее уже достаточно наказана!» «Простите, но такой вопрос мы задаем и сами себе: Как мог Ваш муж так контролировать себя, что ничего не заподозрила даже его жена?» «А что я должна была заподозрить? Все в нем было ориентировано на то, чтобы скрывать свои дела, прятать их. Это было его второй натурой. Что за жизнь, постоянно под напряжением! Я не смогла бы

так жить! Я полная противоположность Олегу. Но он не мог жаловаться на меня. Тогда его проклял весь мир. Его друзья предали его, его родственники его обвиняли, даже мать отказалась от него. Я была одна, кто был на его стороне. Люди говорили: «Нет, как ты можешь! Он оставил тебя с двумя детьми, совсем без средств!» Но я думала: «Ладно, такое бывает. Может быть, он меня больше не любит, может он ушел к другой. Но прийди и скажи честно, что ты меня не любишь, что ты больше не хочешь меня!» Я объясняла чиновнику, который ежедневно допрашивал меня: «Пока я не увижу его глаза, я не поверю никому другому.» Но вынести это было так тяжело, так тяжело. «Эта женщина страстная, импульсивная, спонтанная. Быть ее мужем — не «подработка». Но не для такого мужчины с самообладанием, как Олег Гордиевский. В октябре 1985 года беглец заочно предстал перед военным трибуналом по обвинению в государственной измене. Процесс не был открытым. «14 ноября был вынесен приговор: смертная казнь. Хороший подарочек сделал он мне ко дню рождения. «Лейла Гордиевская родилась 14 ноября. «О приговоре я узнала совершенно случайно. Ведь это был секретный процесс. Меня там не было. Мне рассказал его так называемый адвокат. Я позвонила своим друзьям: «Вы знаете, что произошло? Почему вы не звоните мне?» Теперь я, дурочка, знаю, почему. Они боялись. Они не хотели иметь со мной ничего общего.

«— КГБ следил за Вами? — Еще как следил. Это длилось шесть лет и два месяца, шесть лет и два месяца меня всюду преследовала толпа мужиков. Знаете ли Вы, как это было? Представьте: три смены наблюдателей каждый день, и каждый пишет отчет. Только денег, потраченных на бензин, хватило бы мне до конца жизни. В архиве КГБ лежит мое досье: дюжины томов. Макулатура, только макулатура.

— Сколько людей обычно следили за Вами?

— Обычно восемь. Только если происходило что-то особенное, например, когда приезжала миссис Тэтчер, их было 12. КГБ, вероятно, боялся, что журналисты захотят вступить со мной в контакт.

— Как вели себя эти мужчины по отношению к Вам?

— Они были вежливы. Мы ведь, в конце концов, годами были вместе, понимаете? Зачем им было мучить меня? И потом. я была так одинока, что иногда радовалась, видя знакомые лица, даже если это были лица моих стражников. Я ведь жила как под стеклянным колпаком. Я была изолирована, вытолкнута из жизни — жена шпиона. Вокруг меня был вакуум: можно кричать, можно бегать вокруг, носясь как таракан, но никто не слышит тебя. Все, что имеет значение, это слова: «Она жена шпиона.» Это как клеймо, которое нельзя смыть.

— Вас травили?

— Не только меня. но и моих детей. И изменилась совершенно не только наша жизнь, но и жизнь матери Олега. Сразу после смертного приговора она позвонила мне, ей было уже восемьдесят лет, и ей нужно было идти для проверки здоровья в поликлинику КГБ: «Ах, Лейла, когда я там сидела и ожидала своей очереди, по громкоговорителю объявили: «Следующая — Гордиевская!» И все пенсионеры отвернулись и отодвинулись от меня, глядя с ужасом. Они все знали. Как мне, старой женщине, жить с таким позором?» Я, конечно, успокоила ее, но я и сама не была убеждена в моих аргументах.

— У Вас никогда не было чувства, что Ваш муж Вас опозорил?

— Да, из-за детей. Наш дом в Москве это дом КГБ. Все отцы работают в разведке. Дети ходят в одну школу. У моих дочек была куча подружек. Однажды вдруг никто не захотел с ними играть. Тогда я спросила пятилетнюю крошку: «Почему ты больше не хочешь играть с Машей?» Она ответила: «Моя мама сказала, что я должна забыть Машу.» Тогда я взяла детей и увезла к моей матери. Там они хотя бы могли ходить в школу, где их никто не знал.

— А за счет чего Вы жили все эти годы?

— За счет пенсии моего отца. Мы все жили за его счет: он сам, моя мать, мои дети и я. Я не могла зарабатывать, мне не давали работы. Я была женой западного шпиона. Я даже не могла продать нашу мебель. Вплоть до последней ложки для обуви все было переписано. Даже нашу машину они арестовали. И тот самый следователь, который арестовал машину, украл ее из гаража, катался на ней полтора года, а потом продал.

Я хотела защитить свои права, обратилась в суд. «А чего ты хочешь», - сказали они. «Ты же жена шпиона.» Четыре года я боролась, я хотела защитить свои права. Потому у меня не было уже на это сил.

— Вы потратил всю силу на детей.

— Собственно, на ежедневную жизнь. Уже магазины мучили меня. Начинать нужно было в восемь утра, иначе ничего не доставалось. Я как собака носилась по магазинам. Три часа нужно стоять в очереди за колбасой и получаешь только полкило, не больше. Потом молоко. «Только один пакет? У меня же двое детей!» «Тогда покажи документ! Только если у тебя трое детей, ты получишь больше!» И все смотрят зло, как псы. Мне нужна была вся моя сила, чтобы выжить. Для романтических мыслей места не было.

— И не было места для других мужчин? Для плеча, к которому можно было прислониться?

— Я никому не хотела причинять опасность. И поэтому я построила сама вокруг себя эту стену. Я ведь была как прокаженная. Разговаривать со мной было опасным. Я никогда не звонила кому-то сама, не подходила ни к одному из мужчин. Если какой-то простак в метро засматривался на меня и, приблизившись, бросал: «Привет, девушка!» , я ведь знала, что за мной следит толпа наблюдателей, замечавших каждый мой взгляд и шаг. Я всегда очень боялась таких попыток сближения. Какой-то Вася, который меня совсем не знает и ничего не знает об этом деле, внезапно подходит ко мне — и попадает в компьютер КГБ. От этого он не избавится всю свою оставшуюся жизнь. Сколько людей отмечены там в моем досье? людей, которых я совсем не знаю?