Супруга джинна
Шрифт:
На следующее утро Нита и Прия ждут ее к завтраку, сидя за обеденным столом бок о бок, словно интервьюеры. Или копы Кришны. На сей раз они не собираются обсуждать дома и мужей.
— Кто, кто, кто? От кого цветы? Кто прислал их в таком количестве, ведь они стоят целое состояние… Горничная Пури приносит китайский зеленый чай, незаменимый в качестве профилактики рака. Розы собраны в кучу в углу сада. Сладость их аромата уже тронута тлением.
— Он дипломат, — отвечает Аша. Нита и Прия смотрят по телевизору только мыльную оперу «Город и деревня» да несколько ток-шоу, но даже они наверняка слышали о Эй Джее
Рты округляются в протяжном «ооох», потом растягиваются в «ааах», когда они переглядываются.
— Ты должна, должна, должна привести его, — говорит Нита.
— На наш дурбар, — подхватывает Прия.
— Да, на наш дурбар, — соглашается Нита.
На протяжении последних двух месяцев они едва ли могли говорить о чем-то еще: все беседы, сплетни и планы сводились к одному — великолепному торжеству в честь их свадеб, где они вдоволь похвастаются перед незамужними подругами и заставят всех холостяков умирать от ревности. Аша притворилась, что слегка перекосившая ее лицо гримаса вызвана горечью целебного чая.
— Он страшно занятой. — Она не сказала «занятой человек». Аша не могла понять, отчего играет в эти глупые девичьи игры с недомолвками и секретами. В Красном Форте бесплотный ИИ сказал, что восхищается ею. Они даже не встречались. Потому что встречаться не с кем. Все происшедшее имело место лишь в ее голове. — Я даже не знаю, как связаться с ним. У них не принято раздавать номера телефонов.
— Он придет, и точка, — заключили Нита и Прия.
Она едва различает музыку, заглушаемую скрежетом старого кондиционера, но пот все равно ручейками стекает на пояс трико фирмы «Адидас», собирается в ложбинке на спине и стекает между крутыми ягодицами. Она вновь пытается повторить движение, но даже бубенцы на щиколотках звучат словно свинцовые. Вчерашним вечером она прикоснулась к небесам. Сегодня утром — словно мертва. Никак не может сконцентрироваться, и хоть маленький мерзавец Пранх видит это, но все же со свистом рассекает воздух своей бамбуковой палкой и вместе с проклятиями брызжет комками изжеванного бетеля.
— Эй! Поменьше смотри на наладонник и побольше думай о мудрах! Нужны хорошие мудры! Да твое мастерство способно кастрировать меня, если б было что кастрировать.
Смутившись, что Пранх заметил ее состояние — позвони, ну набери же меня, позвони, ну набери же меня, позвони, забери меня отсюда, — Аша огрызается:
— Если у тебя вообще когда-то было то, что кастрировать. Пранх бьет ее палкой по ногам, голень полоснула жгучая боль.
— Чтоб тебя, хиджра! — Аша подхватывает лежащий на сумке с полотенцами завиток, крепит к уху и распускает длинные прямые волосы. Незачем переодеваться, она все равно вмиг вспотеет на такой жаре. — Я ушла.
Пранх ее не окрикнул. Слишком горд. «Маленький чокнутый извращенец, — думает Аша. — Почему это ньют всегда „оно" или модное нынче местоимение „эно", а бесплотный ИИ — „он"?» В преданиях Старого Дели джинн — всегда он.
— Мемсахиб Ратхор?
Шофер припаркованного автомобиля одет в костюм и ботинки. Только темные очки выдают то, что вообще-то он замечает палящее солнце. Да она даже в топике и трико готова расплавиться…
— В машине кондиционер, мемсахиб.
Белая кожа салона настолько прохладна, что Аша даже вздрагивает.
— Вас прислали явно не копы Кришны.
— Нет, мемсахиб.
Автомобиль вливается в поток машин. Как только защелкиваются замки безопасности, Ашу осенило: «О Господь Кришна, да они собрались похитить меня!»
— Кто тебя послал?
От водителя ее отделяет стекло, слишком толстое для ее кулачков. Даже если бы двери не были блокированы замком, выскочить из машины на такой скорости и при таком движении было бы слишком даже для ловкой танцовщицы с отличной координацией. Прожив всю свою жизнь в Дели, сейчас она не узнает ни улиц, ни предместий, ни промышленной зоны.
— Куда ты меня везешь?
— Мемсахиб, мне нельзя говорить, куда мы едем, ведь тогда я испорчу сюрприз. Но мне дозволено сказать, что вы — гостья Эй Джея Рао.
Когда Аша допивает бутылку «Кинли» из бара, наушник воспроизводит ее имя.
— Привет!
Поудобнее откинуться, поглубже утонуть в прохладной белой отличной коже сиденья, почувствовать себя кинозвездой. Она звезда. Звезда, у которой в машине есть чудный бар.
На сей раз только звук.
— Надеюсь, машина терпимая? — Все тот же приятный учтивый голос. Невозможно представить себе оппонента, который сможет на переговорах устоять перед таким голосом.
— Превосходная. Просто роскошная. Все отлично.
Теперь она проезжает мимо трущоб еще более жалких, чем те, в которых сама выросла. Они явно недавно тут появились. Хотя смотрятся похуже старых. Мальчишки пыхтят самодельным кальяном, который смастерили из частей трактора. Кремовый «лексус» осторожно объезжает истощенный скот, у которого сквозь кожу, словно некая инженерная конструкция, видны все кости наперечет. Всюду засуха и пыль. Это город настороженных взглядов.
— Разве вы не на конференции? В наушнике — смех.
— О, я весь погружен в работу, добываю воду для Бхарата, поверь мне. Кто, как не я, является самым усердным государственным служащим?
— Вы хотите сказать, что одновременно находитесь и там, и здесь?
— О, для нас не составляет труда быть в нескольких местах одновременно. Существуют мои многочисленные копии и подпрограммы.
— И которая из них истинный вы?
— Все. На самом деле ни одной из моих аватар в Дели нет, я распределен по серии дхарма-процессоров в Варанаси и Патне, — вздыхает он, и вздох звучит близко, утомленно и сердечно, словно шепот на ухо. — Тебе сложно осмыслить рассредоточенное сознание; точно так же мне трудно понять дискретное мобильное сознание. Я могу лишь копировать себя по так называемому вами киберпространству, являющемуся физической реальностью моей вселенной, вы же перемещаетесь через трехмерное пространство-время.
— Тогда какой же из вас любит меня? — Вопрос вырвался сам собой, сумасбродный и необдуманный. — Я хочу сказать, как танцовщицу, это я имела в виду. — Она беспокоится, тараторит. — Есть ли один из вас, кто особенно почитает катхак? — Вежливыевежливые слова, которые можно было бы сказать промышленнику или подающему надежды адвокату на одном из отвратительных званых вечеров Ниты и Прии. «Не спеши, торопливые женщины никому не нравятся. Нынче ведь в мире заправляют мужчины». Но в голосе Эй Джея Рао она слышит ликование: