Супружеское ложе
Шрифт:
– Сколько времени вы просите? Всю жизнь…
Она подумала, сколько времени требуется ему, чтобы сдаться, уйти и оставить ее с миром.
– Три месяца.
– Ни в коем случае.
Он снова обошел бюро и взглянул ей в глаза:
– Даю вам три недели.
– Вы шутите?!
– Три недели, Виола. И все эти три недели мы почти не будем разлучаться.
Сердце Виолы упало.
– Это невозможно. У нас обоих есть определенные обязательства, дела…
– Придется от чего-то отказаться, а что-то перенести
– Но зачем? У нас нет общих друзей, если, разумеется, не считать Дилана и Грейс, и то лишь потому, что они отказываются принять чью-то сторону. У нас нет взаимных интересов. Нам не о чем говорить. У нас вообще нет ничего общего.
– А раньше нам было о чем поговорить. И было чем заняться вместе. Помнишь?
Последнее слово прозвучало с поразительной нежностью. Но она велела себе не обращать на это внимания.
– Мы даже не ездим на одни и те же вечеринки. И вращаемся в абсолютно разных кругах.
– Это скоро изменится. Не пройдет и месяца, как лорд и леди Хэммонд начнут получать приглашения на двоих. Я об этом позабочусь.
– О небо! – ахнула она. – Я была права. Вы родились на свет для того, чтобы мучить меня.
– Если мы собираемся заключить перемирие, значит, прежде всего должны быть вместе, независимо от того, живем мы под одной крышей или нет.
– Не нужно мне никакого перемирия. И я не хочу, чтобы мы жили вместе.
– Но вам нужно время, – уточнил он. – Вы потребовали три недели и согласились на условия. В противном случае я обращусь в палату лордов прямо сейчас, и уже через два дня мы будем делить одну спальню и одну постель.
Он сделает это. Когда глаза Джона превращались в застывший янтарь, никто и ничто не могло поколебать его. Она знает это по горькому опыту.
– Прекрасно, – сдалась она скрепя сердце. Подумать только, он загнал ее в угол, и теперь ей некуда деваться! – Три недели. Но предупреждаю, Хэммонд, я сделаю все, чтобы вы поняли, насколько бесплодны эти попытки примирения. Будет лучше, если вы откажетесь от этой идеи.
– Значит, я предупрежден. Будьте готовы в среду, в два часа я приеду за вами.
– Куда мы поедем?
– Я везу вас в свой дом на Блумсбери-сквер.
Она с подозрением и тревогой уставилась на него.
– Зачем?
– Ни к чему так расстраиваться. Я не похищаю вас, Виола. Просто хочу, чтобы вы своими глазами увидели дом. Если выберете его в качестве нашей лондонской резиденции, наверное, прежде всего захотите что-то там изменить.
– Сомневаюсь.
– Можете потратить любые суммы.
– Спасибо за такое великодушие, Хэммонд. С вашей стороны весьма щедро предоставить в мое распоряжение деньги Энтони, но…
– И мои тоже, – перебил он. – Поместья и вложения в различные предприятия приносят огромный доход благодаря нам обоим.
Как она ненавидела, когда он рассуждал так благоразумно! Она сразу чувствовала, что у нее долг перед этим человеком, и поэтому не хотела видеть его таким… рассудительным.
– Я ценю ваше предложение и благодарю зато, что позволили мне заново обставить ваш дом, – деланно улыбнулась она, – но, по-моему, все это совершенно бесполезно.
– Ваше нежелание поддержать меня просто убивает. Не понимаю, почему вы не на седьмом небе от таких перспектив!
– На седьмом небе?
Она воззрилась на него и хотела возмутиться, но заметила веселый блеск в его глазах.
– Да. Вы обожаете обставлять дома. Всегда обожали. А теперь получили вескую причину разорить все магазины.
Любая жена бросилась бы ему на шею и осыпала благодарными поцелуями.
– Мечтайте сколько угодно.
– И буду. Я живу ради этого дня. Конечно, когда этот день настанет, боюсь, я умру на месте от потрясения. А потом вы пожалеете, что не осыпали меня поцелуями.
«Не дразни меня. Только не дразни. Просто уходи». Она набрала в грудь побольше воздуха и сказала:
– Я так и не смогла решить, что именно в вашем остроумии раздражает больше всего. Те остроты, которые могут ранить человека, или веселые, дружелюбные шутки, которые окружающие находят столь очаровательными?
– А ведь было время, когда вам все во мне нравилось. Ирония заключается в том, что ни то ни другое не выражает всей глубины моего характера.
С этим загадочным замечанием он поклонился и направился к двери.
– Я не шучу, Хэммонд! – крикнула она вслед. – Никакого примирения не будет!
– Да, со стороны кажется, что шансов мало, – согласился он, – Я должен поставить на себя в «Бруксе». Полагаю, выигрыш будет огромным.
Виола досадливо поморщилась:
– В «Бруксе» делают ставки на наше примирение?
Он остановился и удивленно посмотрел на нее.
– Разумеется. И в «Уайтсе», и в «Будлзе» тоже, насколько я понимаю. Вернется ли леди Хэммонд на брачное ложе еще до окончания сезона? И что станет делать Хэммонд, если этого не произойдет?
Сгоравшая от стыда Виола тихо застонала.
– Боже, спаси нас, бедных женщин, от джентльменов и их клубов.
– Бросьте, Виола, – усмехнулся он. – По-моему, это комплимент вашему упрямству и силе воли, тем более что на меня ставят весьма немногие.
– А вас забавляет что все мужчины считают меня такой фурией, перед которой никому не устоять, – сухо бросила она.
Этот негодяй еще и смеется!
Прислонившись плечом к косяку, он скрестил руки на груди.
– Я не обсуждаю то, о чем говорят в клубах. О чем беседуют между собой мужчины, лучше не знать. Ни одной женщине не полагается об этом знать, иначе они так возмутятся, что навеки лишат нас счастья пребывать в их обществе.