Суррогат
Шрифт:
– Кот наплакал.
– Белые?
– Шампиньоны.
Незнакомец наклонил корзину. На дне действительно светлели крупноватые, в форме зонтиков полевые шампиньоны.
Французы почему-то умеют отличать шампиньоны от бледных поганок и ценят эти никудышные грибы куда больше, чем они того заслуживают. Грибник он был ещё тот.
– А я белые предпочитаю.
Я показал содержимое своего пакета.
Он так и обмер:
– Откуда? Мне ни одного не попалось.
– Да полно в этом году.
Француз беспомощно присел рядом на ствол палого дерева и разочарованно помолчал.
– Редко
– Да уж, на китайцев мы с вами не похожи, – усмехнулся он. – Тоже шайками шастают, я их часто вижу. С во-от такими корзинами. – Француз изобразил руками что-то непомерное.
– Китайцы? Здесь?
– А там на дороге не встретили никого? С какой стороны идёте?
Я показал в направлении лесной парковки. Он одобрительно кивнул и представился:
– Меня зовут Поль.
В ответ я назвал своё имя.
– Русский?
– Русский. Не похож?
Он смерил меня взглядом:
– Не-а.
– В России грибы все умеют собирать. Дети, взрослые… Такая традиция. Раз грибник – значит русский, – сказал я.
Не понимая, к чему я клоню, он вновь сомнительно усмехнулся.
Ему было под пятьдесят. В джинсах, в полуохотничьей куртке с капюшоном, небритый, худощавый, внешности скорее неопрятной – типичный на вид парижский холостяк, скептик поневоле. А скептики обычно не знают, как убить выходные. Вместо рюкзака он носил сумку через плечо, в которой, как и я, припас, вероятно, воды, сэндвичей, а вместо резиновых сапог, не в пример мне, обут был в кроссовки.
Я достал из рюкзака вино. Пластмассовых стаканчиков, воткнутых один в один, у меня оказалось несколько.
– Будете?
Он посмотрел на этикетку, снисходительно взял стаканчик.
– Вот это, я понимаю, организованность, – одобрил он.
Я наполнил стаканчики. Мы отпили по глотку. Он благодарно кивнул.
Я достал бутерброды, предложил половину своей провизии. Поблагодарив, он отказался.
Мельком поглядывая на меня, пока я оприходовал бутерброд с ветчиной и нарезанными корнишонами, он одобрительно ухмылялся.
– Хотите, помогу белых грибов набрать? – предложил я.
– Прям здесь?
– А чего далеко ходить?
Он хлопнул себя по коленям:
– Кто ж откажется.
Я подлил ему вина, завернул в фольгу оставшиеся бутерброды, спрятал их в рюкзак и, оставив у его ног бутылку, попросил посидеть, подождать.
Едва я отдалился на несколько шагов, как мне попались два тёмно-коричневых боровика.
– Идите сюда!
Он спешно приблизился, присел рядом.
– Да-а, ну и глаз у вас.
– Берите.
– Прям так?
– А как?
Я вырвал гриб с корнем.
– Русские их подрезают, – сказал я. – Чтобы грибницу не испортить. Ну а здесь…
Он сорвал второй гриб, понюхал его.
– Настоящий?
– А теперь не двигайтесь, – попросил я тоном фокусника.
Он не двигался. На его лице опять появилась недоверчивая ухмылка.
Шурша сапогами по листве, я обошёл молодые липы, дуб и показал ему в траве ещё семейку боровиков.
С неуклюжей торопливостью француз приплёлся и сюда, снова присел на корточки, сам сорвал все три гриба и не переставал с удивлением покачивать головой. За четверть часа мы заполнили его корзину.
Вернувшись к рюкзакам, какое-то время мы сидели молча.
– В Париже проживаете?
Я утвердительно кивнул:
– Под Парижем. А вы?
– Тоже… в пригороде, – ответил он, помедлив. – Машину где оставили? Дотащим? – Глазами он показал на наши грибы.
Я даже не сразу понял его вопроса. Ведь не собирался же он расставаться с таким добром только из-за веса.
Дня через три, под вечер, на мой мобильный телефон позвонил тот самый Поль, из леса, с которым в воскресенье мы кое-как дотащились с грибами до машин, вернее до моего джипа, а я подвёз его к другой парковке, ближе к главному шоссе, где он оставил свой «фольксваген». Из вежливости мы обменялись телефонами, и допили, сидя на бревне, оставшееся вино.
Француз звонил, чтобы поблагодарить за грибы. Удивил, мол, всех. И соседей, и прежде всего свою маму, как раз приехавшую его навестить. «Стейки» из белых грибов у него получились необыкновенные, уверял он. Но я даже не знал, что из белых грибов можно жарить стейки. Не зная, что ещё сказать, он предложил как-нибудь созвониться и опять вместе побродить по лесу.
И через несколько дней Поль действительно объявился вновь. Он принялся сумбурно объяснять, что его родственница, вроде бы племянница, изучала русский язык и недавно даже отважилась съездить в Петербург, после чего измучила родню своими байками, настолько дурёхе – он так и выразился – всё понравилось.
– Вы не хотите как-нибудь поужинать у нас? – подытожил он.
Я не отказывался. На что это обязывает? Я уже начинал догадываться, что человек он одинокий, хотя, как выяснялось, и был женат. Возможно, ему и некому было больше позвонить. И я уже нисколько не удивился, когда он перезвонил мне в очередной раз, на следующий же день, и позвал меня ужинать к ним с женой не когда-то там, а сегодня же.
Они жили в западном пригороде, в чистом, тихом районе, где оседает люд в основном семейный и небедный, а ещё чаще пенсионеры с хорошим достатком. «Павильон» в несколько этажей, подобие коттеджа, но с подъездами, утопал в сени каштанов. Француз вышел встретить меня к калитке с домофоном. За калиткой дышал свежестью ухоженный общий дворик. Перед лифтом он почему-то поблагодарил меня за согласие приехать в гости.
Мы поднялись на третий этаж, вошли в просторную, светлую квартиру с многочисленными комнатными растениями по всем углам. На миг замешкавшись, хозяин предложил мне проследовать в гостиную.
Просторное помещение смыкалось с настежь распахнутой лоджией. Из-за цветов, фикусов и пальм, в лоджии было скорее темновато. Он мне указал как раз туда, в дверной проём – мол, проходите.
Перешагнув через порог, я увидел женщину средних лет в кресле. До меня не сразу дошло, что кресло представляет собой инвалидную коляску. Приветливо улыбаясь, женщина протянула мне руку. Мы поздоровались. Она явно была не в состоянии подняться навстречу.