Суть острова. Книга 2 (Что может быть круче своей дороги?)
Шрифт:
Да нет, я вполне доволен своей нынешней судьбой, хотя и не собираюсь останавливаться на достигнутом, вопрос вопросов в другом: чего я хочу от жизни? Куда я намерен дальше тратить положенные мне секунды и годы?
На семью? – Безусловно, без счета и вне всякой очереди, ибо на свете нет ничего важнее семьи, той, в которой ты супруг и родитель.
На работу? – Конечно, ибо моя работа – единственный источник существования моего маленького мира, хотя Шонна порывается – и чем дальше, тем чаще – найти себе оплачиваемую работу, а не ту, которая бывает в рамках добровольно взятых обязанностей при клубе домохозяек… Я, пожалуй, сочувствую ее стремлениям, представляю, как бедным женщинам осточертевает годами сидеть в четырех стенах, но и оба мы при этом понимаем, что пока дети – крошки, о выходе на работу даже думать бессмысленно. Придет пора – Ши умна и образованна – подыщет себе работу по душе, и будем мы вдвоем ковать дальнейшее общее благополучие. Так мы с Шонной решили на заре семейной жизни. Но, покамест, зарабатываю один я, и зарабатываю на вполне приличную
"Да, господин Чейн очень благодарен и просит оставить то, что вы хотите передать, у меня. Сам он, к сожалению, отсутствует в данный момент, но сразу же свяжется с вами, я ему обязательно передам». Реально такое развитие событий? Реально и без обид реально. Фотографий собственных, что ли, ему не хватает? Или желающих продолжить внезапно вспыхнувшую дружбу? Или даже любовь?.. «Дорогой Чил! Пишут тебе Кармен и маленький Джанго. Помнишь тот прекрасный лунный вечер в Фибах, куда ты приезжал на съемки, и нашу внезапно вспыхнувшую любовь? Ты шептал, что я дерзкая и упоительная, и мы были счастливы. Любимый, я до сих пор берегу в сердце каждый миг, каждое мгновение той незабываемой встречи. Мне ничего более не надо от жизни, потому что наш малыш Джанго – взгляни на фото! – так напоминает мне тебя, твои глаза, твою обворожи…» Любой звезде шоу-бизнеса мешками носят подобные письма с фотографиями плодов внезапной мимолетной любви, якобы вспыхнувшей прямо на сцене или в гримерке… Чилли мне сам рассказывал. А уж просто закадычных друзей у суперзвезд… Полагаю, столько их возле каждой крутится, что… Так зачем же сказку разрушать? Лучше уж слушать завистливые завывания коллег и подруг, и скромно отмахиваться от подзуживаний возобновить знакомство… Итак, кто я? И не политик, и не строитель, и не менеджер… Рисую, вот… В домашних условиях, после работы, когда свободная минутка выпадет. С ленью борюсь, а чаще – ленюсь, и вы себе просто не представляете, как мало бывает на свете свободных минуток, способных справиться с приступами лени. Рисую. Все мои скромные компьютерные экзерсисы ровным счетом никого не интересуют, даже Шонну. Поначалу дети любопытствовали, но и их быстро утомили бесконечные разноцветные беспорядочные пятна и кубы с шарами, вместо зверушек и цветочков с человечками… Мой кабинет постепенно захламился альбомами, литографиями, бумагой для принтера, картриджами, програмными дисками… Это при том, что и красок с кисточками не стало меньше… Может, пылью они покрываются почаще, чем в докомпьютерную эру, но я и дедовские способы нанесения изображений на плоскую поверхность стараюсь не забывать… Короче говоря, я бы хотел, мечтал зарабатывать на жизнь как художник, но в этом качестве я напрочь никому не нужен и нигде неизвестен. На работе в фирме «Сова» меня весьма ценят, почему-то, но – не живу я работой, не горю на ней… А секунды-то… Секунды-то убегают.
Одним из побочных результатов размышлений о быстротекущем времени получился очередной контакт с отцом, а началось с того, что он мне позвонил. Если бы не позвонил, я сам, быть может, и не скоро бы о нем вспомнил… А так – сразу почувствовал укоры совести: я тут живу себе, вполне счастливо, сытый, в холе, в тепле, а он, весьма возможно и скорее всего, что… Как себя ни оправдывай, а свинство в образе мыслей – всегда свинство. Дело было на работе, и хорошего я не ждал от его звонка, это понятно. Однако, не пристало мужчине быть малодушным и трусливым. Поздоровались, и я сразу быка за рога:
– У тебя все в порядке?
– Да, все нормально.
– Точно?
– Да. Просто, вот, позвонил… Узнать, как вы там? Шонна, дети?
– Все отлично. Знаешь, по служебному на эти темы неудобно болтать, давай встретимся сегодня после работы и поговорим очно.
На работе у меня не труд в эти дни, а сплошная писанина: по итогам квартала я обязан создать, во-первых, итоговый отчет, а во-вторых и в главных – покрыть бумажками все оперативно сделанное ранее. Знаете, как это бывает: работаешь, даешь результаты, а письменные обоснования все откладываешь «на потом», копишь за собой должок, вместо того, чтобы сходу сопровождать писульками все, тобою содеянное за каждый рабочий день. Не мною выдуман сей порядок: даже самое высокое наше
Я, за годы работы, два раза получал выговорешники за несвоевременность написания отчетов, и это еще по-божески: Бобу Бетолу, например, дважды-трижды в год по «строгачу» вкатывают. Когда-нибудь ему это обязательно аукнется по-серьезному, но он принципиально не задумывается о будущем, надеется «сдохнуть молодым». Ну-ну…
Это я первый предложил отцу встретиться, хотя, повторюсь, не испытывал к этому ни малейшей душевной склоннности. Но… Если у меня, молодого и здорового, количество отмеренных мне секунд ограничено, то это еще не повод, чтобы пожадничать и не потратить некоторое их количество на человека, который дал мне жизнь, и у которого этих секунд осталось… поменьше чем у меня. Я безо всяких обиняков собирался усадить его в мотор и покатать по городу, никуда не приглашая и ничего не объясняя… Ну, и помочь наличными слегка, тем более, что был в этот момент при деньгах. Поэтому мы сбили в телефонном разговоре общее время, место встречи и до вечера прервались.
Унылый и строгий Бабилонский натюрморт: осень, сумерки, дождь. Иногда я ловлю себя на мысли, что вот такое вот мгновение, я бы с превеликим удовольствием растянул бы на пару-тройку часов, так уж оно мне, моему душевному настрою, в унисон … Из всех четырех времен года, я предпочитаю осень, на втором месте весна. Потом лето, а уж зиму терпеть не могу, за ее оттепели, морозы, сугробы, черно-белые пейзажи… Не сугробы в Бабилоне – а серые бисквиты с черными грязевыми прослойками: бац оттепель! – подтаяло. Хрясь мороз! – застыло. Потом сверху свежим снежком – и цикл повторяется… И еще ковры чистить… Не люблю я это время года! Доводилось мне бывать зимою в провинции, почти на наших же, бабилонских широтах, ну, может, чуточку севернее… Не знаю… То ли это впечатления туриста, то ли в самом деле, как сказал поэт: «В провинции и климат простоват: зимою стужа, летом пыль да солнце…» Если уж зима континентальная, так это мороз, синее небо, бодрость, свежесть, даже лыжня под ногами повизгивает и похрюкивает от удовольствия… Снег сахарный, чистый, дети с горок катаются… Все румяные, веселые. А у нас Шонна не успевает грязь с вещей счищать, с моих и с детских. Сама же каким-то образом умудряется всегда чистой оставаться…
Осень в Бабилоне чище, строже зимы и бесконечно красивее. Кленовый красный листище – шлеп крылами! и прилип к ветровому стеклу справа, напротив пассажирского сидения. Здоровенная такая бабочка, в две моих ладони, мне даже сметать его со стекла показалось жалко, раз не мешает обзору. «Сиди, отдыхай, – говорю, – со мною покатаешься'… Но – нет: сдернуло его на повороте и унесло куда-то. Даже усилившийся дождик меня сию секунду не достает, не раздражает, а как бы наоборот… Дома все более-менее, на работе – пока без приключений и нервотрепки, если не считать пролитых ведер чернил и пота, матушка здорова, отец в относительном порядке, если не врет… Во всяком случае, номер телефона по-прежнему помнит и голос трезвый. То есть, состояние духа у меня ровное, и я, разбавив легкую меланхолию легкой же улыбкой, готов был бы часами кружить на моторе в бабилонских сумерках, подрезать и давить колесами дождевые спелые колосья… Но всегда на пути этому случается помеха: либо настроение быстро заканчивается, либо маршрут, либо дождь. А чаще – самые сумерки: слишком уж они мимолетны. Фонари постепенно, словно бы спросонок, зажглись навстречу ночи, прохожих мало, до зимы далеко. Отца я не сразу узнал: стоит в условленном месте мужичок в легкой курточке, кепка с коротким козырьком, зонт в руке…
– А где, – думаю, – папахен?
Вдруг мужичок зашевелился, очки протирает в мою сторону… А это он и есть! В очках. Ну дела. То есть, он явно так и не запил с момента нашей последней встречи и даже приоделся как-то… по-человечески. Ни дать ни взять – малоимущий пенсионер, не мот, и не кутила, но и не голытьба… Я моментально сориентировался и, вместо того, чтобы прятать себя и его от дождя и глаз людских в личном моторе, повез его, будто бы так и собирался с самого начала, в кофейню, но не в ту, где я ворковал с госпожой Лесси из универсама, а в другую, попроще и подемократичнее.
Мотор я успел закрыть, а зонтик-то в багажнике, ну, мы вдвоем под отцовским – хоть он и, прямо скажем, не вполне зонт… – благополучно добрались до кафешки, благо идти было всего метров тридцать. Да… черт побери… Время… Он идет, такой (зонтик я перехватил), пониже меня ростом, заметно поуже в плечах, седой, сутуловатый… А ведь когда-то я за его руку цеплялся и она, такая громадная, едва помещалась в моей ладошке…
Там мы заказали чаю по полной программе: горячее молоко, черный особый чай, пузатые уютные чашки…
– Есть будешь, пап?
– По вечерам стараюсь не есть, желудок…
– Тогда и я не хочу.
Беседуем, а беседа-то не клеится. Да, у каждого все «окей», все из нас здоровы, никто ни в чем не нуждается… И чувство неловкости, еще с телефонного разговора, никак не хочет меня покидать. А у меня с собой уже была сотовая трубка, снабдили от работы, как весьма ценного сотрудника. Ладно, – думаю, – следует быть логичным. Отлучился на минутку и прямо из туалетной кабинки звоню домой:
– Але, Ши? Птичка моя, как дела?