Суть Времени 2012 № 9 (19 декабря 2012)
Шрифт:
Нечиновные буржуа хотят изъять бюджетные средства, передаваемые на их предприятия, и перегнать средства за рубеж (то есть спрятать). А чиновные буржуа хотят сразу изъять бюджетные средства, не передавая их на предприятия. Изъяв же, перегнать за рубеж (то есть опять же спрятать).
К тому же чиновник хотел бы запустить руку в мошну буржуа, который с ним перестал делиться и заявил: «А зачем с тобой делиться, если ты можешь бюджет разграбить?»
Причина № 2 намного важнее причины № 1. Она состоит в том, что буржуазный класс хочет не только грабить, но и прятать деньги за рубежом. А за рубежом не любят Путина. И говорят буржуазному классу: «Если ты не уберешь Путина, мы начнем экспроприировать
Ну, и что Путин на это ответит буржуазному классу? А также сросшемуся с ним чиновному племени?
Тут есть два варианта. Либо Путин раскалывает класс на компрадоров и национальную буржуазию. И, опираясь на национальную буржуазию и социальные низы, зачищает всех компрадоров. Либо необходимы еще гораздо более радикальные меры. Пока что никакой национальной буржуазии не видно даже в микроскоп. А значит, вся буржуазия объявила войну Путину. Чем ответит Путин? И на кого обопрется?
Мне скажут, что тут ответ вообще невозможен. Но это не так. Пока что у Путина есть несколько вариантов ответа. И каждый из них связан с определенным способом возвести на пьедестал человека труда. Да-да, именно человека труда. Здесь я возвращаюсь к той теме, с которой начал. Ибо она и есть главное. Я ведь всю эту статью так и назвал — «Главное».
Я не буду перебирать несколько разных вариантов, позволяющих Путину опереться на человека труда — это требует отдельного обсуждения. Скажу лишь, что если вся буржуазия объявила войну Путину, то он может опереться только на труд против капитала. И не надо говорить о том, что-де, мол, «есть только один способ это сделать — именно тот, который люб товарищу Кургиняну, и потому товарищ Кургинян все под это подверстывает». Любой политически образованный человек понимает, что есть разные способы это сделать. Но если буржуазный класс действительно объявил войну Путину, то Путин может либо тем или иным способом сделать это — опереться на труд против капитала, либо умереть. Все видели, что Путин умирать не хочет. Но и реальных политических сигналов собственно мобилизационного характера не посылает. И уж тем более не обеспечивает взаимодействие этих сигналов с реальностью.
Путин слегка порыкивает, демонстрирует стать политического Акелы. Но за флажки не прорывается. Он вообще не движется. Он замер — и по сторонам озирается. Он слышит науськивание иноземных охотников и хриплый лай их местных овчарок. Но никаких реальных мобилизационных реакций это у него не вызывает. Даже на уровне текста. Ось отсутствует. Целостное содержание подменено суммой пиар-сигналов и символов.
Отсутствует не только тема отношений между ним и буржуазией. Отсутствует и тема отношений между ним и Западом. Между тем, нельзя запретить элите прятать деньги за рубежом, не разобравшись в историософии. Конечно же, историософией надо заниматься не потому лишь, что тебе надо удержаться у власти. Но если избежать восстания буржуазного класса против лидера можно, только положив конец так называемой счетократии (то есть зависимости нашей элиты от тех стран, где она хранит наворованное), то без историософии с этим классом не разберешься.
Начнешь без нее разбираться — тебе ответят: «Ну как же так, Владимир Владимирович! Вы нам говорили, что мы идем на Запад, поощряли это! Мы вам поверили, перевезли туда семьи, стали обзаводиться иноземными родственниками. Обросли собственностью. А теперь мы от всего этого должны отказаться только ради сохранения вашей драгоценной персоны? Так же нельзя! То есть так можно, если речь идет о нескольких «особых особах» — о том же Тимченко, например. Но системное решение, касающееся десятков тысяч людей, на такой основе, извините, не принимается!»
Именно
Для обеспечения легитимности самого Путина и его победы над буржуазным классом до зарезу нужна историософия. То есть нужно подвести черту под пакостной и несбыточной химерой нашего вхождения в Европу. И тут всё опять, как в «Двенадцати стульях»: утром подводим черту — вечером разбираемся с неприемлемой счетократией, вечером подводим черту — утром разбираемся с этой счетократией. Но сначала мы подводим черту, а потом разбираемся с историософски неприемлемой счетократией.
Можно сколько угодно пожимать плечами и говорить, что такой подход носит избыточно умственный и идеалистический характер. Но очень скоро станет ясно, что другого подхода нет. Что или-или. Или труд против капитала (еще раз подчеркну, что тут могут быть разные формы) и особизм против интегризма — или стремительное превращение Путина в Чаушеску.
Труд — вот главное, о чем сегодня стоит говорить и с политической, и со всех иных точек зрения. Оптимистические утопии, которые содержатся в послании Путина (станем главной сельскохозяйственной страной мира, утвердимся на рынке высоких технологий и пр.) нереализуемы при нынешнем отношении к труду, при сохранении за трудом недопустимого, унизительного места, задаваемого ему нынешним бытием. Нам нужно другое бытие и другое место труда в этом другом бытии. Или это — или смерть.
Другое бытие может возникнуть только по ту сторону мощного катарсиса. Катарсис невозможен без признания собственной вины. Надо признать, что не с кризисом мы имеем дело, а с глубочайшей катастрофой, устроенной врагами, которым не было оказано соответствующего противодействия.
Надо сказать: «Да, не оказали такого противодействия, но окажем. Да, проиграли войну, но возьмем реванш. И некого нам винить в том, что проиграли войну. Только самих себя. Очистившись в огне признания вины за поражение, мы придем к победе». И обеспечим то главное, о чем Сталин поведал Мао Цзэдуну.
«Главное — чтобы народ работал…»
Маяковский писал о том, что, видя свою фамилию в поэтической рубрике, он радуется: «Это мой труд / Вливается в труд моей республики». Но он радовался этому сразу по двум причинам.
Во-первых, потому что понимал высокое качество своего труда. Понимал, что в чистую воду моря под названием «труд моей республики» вливалась чистая вода из реки по имени «Маяковский».
И, во-вторых, потому что гордился чистотой моря труда. Гордился тем, что он как гражданин республики, являющейся «весной человечества», может плыть в ее чистых, общенародных, трудовых водах. Для осуществления полноценного труда, труда, являющегося служением и достойного разного рода званий, включая звание Героя, нужны оба этих условия. Да-да, именно оба! И тут не столько дело в героях труда, сколько в труде как таковом.
Конечно, Маяковский — гений, то есть герой. В отличие от других, такими гениями не являвшихся, он не получил звания героя. Но его это не волновало. И он об этом прямо писал: «Сочтемся славою — ведь мы свои же люди, — / пускай нам общим памятником будет / построенный в боях социализм».
Нет труда вообще. Есть социалистический и капиталистический труд. В прежнее время были Герои Социалистического Труда. Теперь, наверное, должны быть Герои капиталистического труда. Так ведь? Но по очень понятной причине говорится просто о «Герое Труда». Причем говорится так же, как об иных традициях советского времени. Мол, онтологии нет как нет, а знаки прельстительны.