Суть Времени 2012 № 9 (19 декабря 2012)
Шрифт:
Начните дискуссию. Создайте повестку дня. И приведите свои голограммы в определенное соответствие с этой дискуссией и этой повесткой дня. Если же вы заняты только голограммой и не приводите ее в соответствие с пространством и фоном, то это уже не профессионализм, а банальная конъюнктурщина.
Вы скажете: «А где вести дискуссию?».
Извините — не 1983 год. Это тогда Андропов сказал: «Не знаю, в каком обществе живем», — и все умылись. Мол, не в «Правде» же ты будешь с генсеком по этому поводу полемизировать.
Теперь таких препятствий нет. Есть и интернет, и иные возможности. Мы вот издаем газету «Суть
Ну так скажите, если вы профессионалы, в каком обществе мы живем? Почему зловонные реки частного труда втекают в скверное море совокупного труда граждан нашей страны? Ведь сказанного в послании Путина уже достаточно для того, чтобы раз и навсегда закрыть тему спасения от «совковости» и возвращения в нор-р-рмальную жизнь.
Сигналы в стиле карго следуют один за другим. И совокупность этих сигналов говорит о том, что нынешняя жизнь ну уж никак не нормальна. Ни тебе духовных скреп, ни тебе единства истории. Ни тебе сострадания и солидарности. Ни тебе…
Но сказавши А, надо сказать Б. И признать нынешнюю жизнь в крайней степени ненормальной. А признав это, объяснить, почему она такова в 2012 году. Без такой оценки и такого объяснения все провисает. И о каком профессионализме можно говорить тогда?
Для того чтобы пробить тонкую пленку отчуждения, нужен достаточно слабый, но правильно организованный текст.
Для того чтобы пробить толстую броню отчуждения, нужен текст, подобный кумулятивному снаряду.
Для того чтобы пробить толщу отчуждения, нужна мощнейшая бомба. Если вы не пробиваете эту толщу, отчуждение нарастает. И что будет тогда, когда оно станет абсолютно непробиваемым?
Повторяю — в Послании Путина сказано много хорошего. И не просто хорошего, а политически значимого. Но все сказанное представляет собой очередную демонстрацию способности «лидера Ч» держать под контролем «ситуацию Ч», используя для этого «лингвистику Ч», «семантику Ч» и даже «семиотику Ч». Сколько еще времени можно выживать, не преодолевая «ситуацию Ч»? И подчиняясь тем тенденциям, которые эта ситуация порождает? Год? Два?
Можно сразиться с «Ч» и победить. Можно сразиться с «Ч» и погибнуть. Но сражение с «Ч» сулит хоть какие-то шансы на успех. А потакание «Ч» может привести только к страшному и унизительному финалу. Нельзя подменять реальное сражение знаками, оторванными от онтологии. Эпоха подобных знаков позади. Встреча с реальностью неизбежна. И к этой встрече всем нам надо готовиться.
Экономическая война
Большая энергетическая война. Часть VIII. Ядерная энергетика — продолжение
Нельзя не задать вопрос: а что дальше? Есть ли у нас в «советско-российском загашнике» какие-либо крупные идеи и ноу-хау, позволяющие нам сохранить ядерно-энергетическое лидерство?
Юрий Бялый
Еще в конце 60-х годов ХХ века, когда обогащенный энергетический уран впервые вышел на Западе на широкий рынок (то есть стал доступным товаром), руководство СССР выяснило цены на него и решило, что на этом рынке может неплохо зарабатывать. И в 1971 г. был заключен первый контракт с Францией (тогда вполне дружественной, вышедшей из военных структур НАТО) о предоставлении ей советских
В ходе исполнения этого соглашения вскрылись два очень важных для СССР факта.
Первый — что западное обогащение урана очень дорогое. Настолько дорогое, что обогащать (и, значит, добывать) бедные урановые руды просто невыгодно.
Второй — что обогатительные мощности на Западе слабы и не справляются с потребностями растущей ядерной энергетики. То есть, нет смысла строить новые реакторы и АЭС, поскольку нет гарантий их обеспечения топливом.
Важнейшим симптомом этой тенденции стали появившиеся в середине 70-х годов сообщения о том, что заказы на новые АЭС в США прекратились. А в 1979 г. произошла авария на АЭС «Три-Майл-Айленд» (Three Mile Island accident), за которой последовало официальное решение о «замораживании» американской ядерно-энергетической программы.
Тогда о подоплеке этого решения можно было только догадываться. Но в последние годы появились достаточно подробные данные о динамике мировой добычи урана и его использования на энергетические нужды, которые выявили очень интересную и содержательную картину.
Так, по данным World Nuclear Association (WNA) — крупнейшей мировой организации, занимающейся исследованиями ядерной энергетики, — соотношение между добычей и энергетическим использованием урана (в тысячах тонн) в мире менялось следующим образом:
Год Добыча Использование
1950 6 0,3
1955 17 0,7
1960 49 1,3
1965 32 7,1
1970 34 16,9
1975 37 25,3
1980 67 39,6
1985 61 56,1
1990 43 63,9
1995 35 69,1
2000 34 71,2
2005 40 70,1
2010 54 72,2
Совершенно ясно, что примерно до 1987 г. мировая добыча урана намного превышала его «энергетическое» расходование. И значит, добываемый избыток урана использовался, прежде всего, для оружейного обогащения (для бомб). А также, видимо, накапливался в качестве обогащенных и необогащенных складских запасов. Из этой же таблицы не менее ясно, что последние 25 лет энергетическое расходование урана намного превышает его добычу. И значит, огромная часть «мирного атома» с тех пор работает на ранее добытом уране.
На каком именно? Либо «со складов» необогащенного урана. Либо «со складов» оружейного урана. Либо и оттуда, и оттуда.
А у кого и такого, и такого урана больше всего? У СССР. А как заставить СССР им делиться? Только поставить в безвыходное положение!
А как поставить в безвыходное положение? Вряд ли я выйду в сферу конспирологии, если предположу, что эти «урановые» соображения были не последними в американской активности по поддержке перестройки и развала СССР. Которые быстро превратили Россию в ключевого (и подневольного!) игрока на мировом рынке ядерного топлива.
Во-первых, в 1986 г. (как вовремя для дефицитного мирового уранового рынка!) грянул Чернобыль. И в СССР, с одной стороны, снизилось потребление энергетического урана его реакторами и, с другой стороны, были приостановлены программы достройки новых АЭС и поставки топлива для них. Остановлены не только в СССР, но и во многих других странах.
Во-вторых, после распада СССР Россия лишилась крупнейших урановых резервов Казахстана и Узбекистана, на которых до этих пор работали наши обогатительные мощности.