Суть времени. Цикл передач. № 01-10
Шрифт:
Из нормальных, неконспирологических объяснений подобного тезиса, я в принципе вижу только одно: «Мы не обладаем методом, позволяющим нам узнать наше общество, мы живём в системе замшелых… ну, если так трактовать Андропова, то классически-марксистских или упрощённо-марксистских предрассудков, у нас нет готовой методологии для того, чтобы действительно постичь новый общественный процесс». А это значит, что, помимо задачи просто исследовать общество по самым простым его параметрам, и понять реальную «сермягу» его жизни, реальные умонастроения в той глубинке, которая
Подвожу итоги, слава богу, прекратившимся выяснениям отношений между москвичами и немосквичами. Существует ли Москва отдельно от страны или нет? Конечно, Москва — не страна, кто же спорит? Конечно, Москва живёт по особым, очень странным законам. Конечно, она напоминает сейчас скорее даже не Париж и Лондон или Нью-Йорк, и уж тем более не саму себя, а Лас-Вегас. В Париже практически нет рекламы, а Москва обвешана рекламой, как ёлка ёлочными игрушками. И также похожа на нормальный город, как ёлка с ёлочными игрушками похожа на ёлку, стоящую в лесу.
Итак, конечно же, Москва — это Москва, а Россия — это Россия. Просто страшно-то одно — что эти антимосковские настроения, как любые настроения по принципу «анти», только раскачают ситуацию, поселят ещё одну распрю. Как я говорил по этому поводу, зачитывая Фромма, ад — это место, где разобщённость не преодолевается даже в любви. Не хватает любви для того, чтобы преодолеть разобщённость, разобщённость всего и вся: отдельных регионов, отдельных слоёв населения… Всего и вся. А вот её-то и надо преодолеть.
А когда её преодолеваешь, то напрягаешь мышцы любви, а не мышцы ненависти. Мне ещё не хватало, чтобы между собой начали ссориться в пределах одного клуба москвичи и немосквичи, потом… я не знаю… краснодарцы и северяне, потом сибиряки и… не знаю, кто… ленинградцы… и так далее, со всеми остановками.
Так к чему тогда идём? Один мой, далеко не глупый, знакомый говорил, что соборность — это прекрасное свойство нашего общества, но только у нас очень часто соборность превращается в «разборность».
Я был глубоко восхищён тем, как быстро это всё кончилось. Так же, как был возмущён тем, как это началось. Слава богу, что это кончилось.
Так вот, если Москва не будет знать Россию, если она не будет идти навстречу России, то эта Москва не стоит выеденного яйца. Но если у России не будет столицы, то России не будет тоже.
Значит, если есть какая-то Москва, которая ведёт себя некрасиво, отчуждаясь от огромного тела собственной страны, паразитируя на этом теле и так далее, — должна быть другая Москва. Не единое возмущение всей провинции тем, что столица у неё такая скверная. Отказ от столицы — это нонсенс. Нам нужна другая Москва. Вот давайте её создадим в единстве с периферией — такую столицу, которая не будет оторвана от периферии, которая не будет ею пренебрегать, которая не будет по ее поводу высокомерно высказываться, которая будет её любить и чувствовать, чем она дышит. Мы должны это чувствовать.
Поэтому просто исследование — это один этап.
Второй этап — хроника текущих событий. У нас должны быть вести с периферии. Периферия должна чувствовать, что она нужна другим. Новгород должен чувствовать, что он нужен Владивостоку. Владивосток должен чувствовать, что он нужен Новгороду. Каждая клеточка страны должна чувствовать своё единство с другими клетками страны. Это нужно делать не только на уровне социологических и вообще научных исследований, хотя они бесконечно нужны. Не только на уровне исследования реальных региональных процессов, хотя и они необходимы. Это нужно делать на уровне информирования людей о происходящем.
А это значит, помимо войны интеллектуальной, социальной, социологической, политологической и прочей, нужна ещё и война информационная. Война за единство вот этого сложного организма. Организм должен получать возможность строить информационный диалог внутри самого себя, объединяться с другими клеточками тела, смотреть вживе на то, как выглядит жизнь в разных точках его, организма, потому что он есть высшая сверхсложная целостность. И, не зная самого себя, не понимая, в чём состоит рядом с ним находящаяся боль, он ничего про себя не поймёт никогда. Он будет жить, окукливаясь в каждой отдельной вот этой маленькой, провинциальной самодостаточности.
Противнику только и нужно, чтобы у нас история страны заменилась историей отдельных регионов. Как это называют? Этнология?.. Исследование местных обычаев. Местные обычаи — замечательная вещь. История малого региона — это прекрасное занятие, ею надо заниматься, безусловно. Это очень важно, но только нельзя, чтобы это оторвало нас от большого процесса, чтобы каждая из клеточек замкнулась в себе, потому что когда клеточки так замкнутся, организм сам по себе будет готов к распаду. А наша задача — этот распад преодолеть.
Значит, нам нужны исследования, нам нужна живая (ученые называют ее «феноменологическая»), образная информация с мест. Нам нужны информационные инфраструктуры, позволяющие нам делиться этой информацией. Всё это должно быть на уровне XXIвека, и без всего этого нет победы. Кто мешает этим заниматься, создавая для этого клуб? Кто мешает активным членам клуба становиться элементами в инфраструктуре социального исследования, которое впервые за 20 лет скажет что-нибудь о реальной ситуации в стране?
Вы считаете, что это маленькая задача? Это огромная задача, если удастся её решить. Огромная. Она сама по себе может повернуть очень многое. Кто мешает выступать респондентами подобного рода, проявлять инициативу, давать реальную информацию с мест, снимать эту информацию так, чтобы мы могли её помещать и комментировать? Кто мешает всё это делать? Кто мешает создавать для этого большую, живую, нормальную структуру без шифров и паролей, без прятанья под кровать или в подполье, без шараханья от собственной тени, без постоянного нашёптывания: «Да-да, мы знаем, сейчас как начнётся — так появятся какие-нибудь провокаторы»? Провокаторы? Обязательно появятся. И это следующий вопрос.