Суть времени. Цикл передач. № 21-30
Шрифт:
Цивилизация и культура… Вот цивилизация — это техносреда, в которой всё развивается, а культура — это вот то, что касается гуманитарного. Есть такое определение? Есть. Используется так слово цивилизация? Используется.
Цивилизация и дикость… Есть варвары, а есть цивилизованные люди. Используется? «Когда мы войдём в мировую цивилизацию», — говорил Горбачёв, имея в виду, что мы не в ней, то есть мы дикие, да? Цивилизация и дикость.
Другие цивилизации — в научной фантастике, да? «Цивилизованное состояние»…
Очень много этих определений. Слово «цивилизация» многозначно. Внутри него есть некоторая ниша определения цивилизации как некоего специального мира, устройства больших макросоциальных групп, общностей. Он же не говорит, что всё есть цивилизация, все большие общности есть цивилизация… Там есть конгломераты, там есть масса других вещей…
И всё это высоколобое (и мною, в принципе, любимое) разглагольствование жило себе, жило своей полуакадемической, полуконсервативной, почвенной жизнью и что-то там как-то обеспечивало. Это было очень интересно, а где-то не совсем интересно. Один из них — специалист действительно высокого класса и всё понимает до деталей, на это жизнь угробил. Другой специалист среднего класса. У одного есть теория, у другого теории нет, а есть одни описания. Неважно. Кто-то из них всех берёт «на хапок», как Шпенглер, а кто-то знает до тонкостей, как Тойнби. Это всё были вопросы… как вам сказать… академически-политические, интеллектуально-политические.
А потом появилось явление крупнейшее, политическое, мировое с оглушительной силой и мощью, которое только и можно обсуждать, если ты занимаешься политикой. И называется это явление «американский неоконсерватизм». Это огромное явление, невероятно сильное, жёсткое до беспощадности. Новое («новое» — я имею в виду не столетиями, отнюдь, определяемое). И вот оно сейчас, вся эта эпоха Буша… Вот уж не знаю, кто из них больше значит, Рамсфелд или Дик Чейни, все они вместе… Там их много, они очень сосредоточены. У них есть свой генезис, они живые, наполненные этой имперской страстью. И вот они взяли Хантингтона.
Вопрос не в Хантингтоне с его теорией цивилизации и конфликтами цивилизации. Вопрос в них. Они его схватили. И поволокли в большую политику. Он был испуган, потому что не знал, чем это кончится. Он понимал, что их авантюры могут кончиться тем, что их посадят в тюрьму, а он будет дискредитирован. Их пока не посадили в тюрьму. И, может быть, ещё они других будут сами сажать в тюрьму. На сегодняшний день они не сумели в один хапок достигнуть своей цели, но они перегруппировывают силы и всё прочее. Там есть эта теория цивилизации. Там. А для них конфликт цивилизаций — это конфликт с исламом. Крестоносцев с исламом. (Вот этот норвежский-то гражданин, который сейчас гору трупов наворотил, как раз рассуждает про этих крестоносцев и ислам).
Поэтому с точки зрения американского политического неоконсерватизма, с точки зрения мировой стратегии сегодня, цивилизация — это вот это. А с точки зрения одного академика — одно, а соседнего — другое… Сколько авторитетов, столько и цивилизаций. Но нас же интересует большая политика. Вот вы всмотритесь в неё — и поймёте, что там этот термин разыгрывается, как орудие войны, как финка, которую вам в живот хотят воткнуть. И для того, чтобы это оружие выбить, чтобы не дать использовать это оружие против вашей страны и так далее, надо понимать, как оно устроено, и нужно иметь другое оружие. А другим оружием является вот эта самая коза кривая. Поэтому хоть ты про цивилизацию, хоть ты про национализм рассуждай, а всё равно ты на эту козу выходишь. И выйти-то дальше некуда. Некуда. И топчутся уже много лет, и выйти никуда не могут. Как говорил Тарас Бульба: «А помогли тебе, сынку, твои ляхи?», — так и я могу сказать: «А помогли тебе, детку, твои цивилизации?».
Я не о цивилизациях здесь говорю. Не о цивилизациях и не о национальностях, хотя это очень важно. Я говорю о состоянии умов — о том состоянии умов и о той энергетике, которую нам с вами надо менять. Это называется устойчивость. Устойчивость. Вот, чувствуете слово? У-стойчивость. То есть стойкость.
В нашем движении, которое сейчас развивается, очень много молодых людей. Один очень крупный философ, мудрый человек, любивший лыжи, мне говорил, что бежать надо на свою дистанцию. «Вот, встал на лыжню (жизнь — это лыжня) и пошёл по ней в своём ритме, не останавливаясь, в нужном направлении, правильно держишь дыхание. И не думай, что кто пробежит быстрее тебя, обгонит тебя. Ты на него не ориентируйся, потому что ты потом, на следующем километре пройдёшь, а он где-нибудь там валяется со сбитой дыхалкой и дух перевести не может. Иди своим путём».
Выбрал себе правду — и иди ею. И иди вместе с другими. И вот тогда, когда сформируется ядро, актив, костяк, точно знающий, куда он идёт и зачем, в котором не будет вот этой ломкости, хрупкости, нежности, нервности, в котором будет способность к коллективной работе, отсутствие «ячества», отсутствие высокомерия, дружеское настоящее отношение друг к другу, когда сформируется братский костяк по-настоящему, — все задачи, которые сейчас кажутся нерешаемыми, можно решать. Это абсолютно точно. И надо понять, ещё раз адресуюсь к тем социологическим результатам, которые я описывал в прошлом выпуске этой программы, что их надо решать или сейчас, или никогда. Вот не решите сейчас, — на этом пятилетии, потом уже ничего не будет. Это на «потом» не откладывается. Это как раскалённый ковш. Сейчас его можно вылить в ту форму, которая его, потом — нет.
Это историческое время есть, но оно абсолютно конечно. Его не более 5–6 лет, а они пролетят, как одно мгновение. И всё может разворачиваться ещё быстрее в любой момент. Вчера Норвегия считала, что у неё всё в шоколаде, и она будет так спать ещё столетия. А сегодня она уже не спит. Поэтому смысл того, о чём я хотел сейчас поговорить, заключается в нашей способности понимать правила современной политики, понимать, какой тип политической борьбы является нашим уделом. И вести эту борьбу адекватным образом. При этом естественно, что будут нарастать и нарастать разного рода клеветнические кампании. Это же так правильно, так нормально.
Вы откройте красноярские материалы и посмотрите, сколько газет напечатали статьи о наших размышлениях вместе с красноярцами, сколько телевизионных каналов откликнулось. Этих каналов откликнувшихся, этих передач телевизионных, этих газетных материалов и всего прочего очень много. А в Красноярске фактически разгромлена коммунистическая партийная организация. И, как вы понимаете, — не мною. Как я могу разгромить коммунистическую партийную организацию, членом которой я не являюсь? Она разгромлена. Огромное количество людей, страстно желающих объединяться вокруг социалистических ценностей, лишены этой возможности.
И вдруг оказывается, что сидит ваш покорный слуга за столом, а рядом с ним сидит (о, ужас!) депутат Госдумы Юрчик, бывший секретарь Красноярского горкома КПСС, человек, который всё время рассказывает: «Мы же, мы же, мы же детские садики строили, мы школы строили. Мы это делали, мы то… Как же так можно, как сейчас?» Вот такой вот человек, очень чистый и политически серьёзный, ещё не понимающий, как можно превращать политику в бизнес, который всё время желает политически что-то сделать. Я сижу рядом с ним… Ну, конечно же, я после этого «исчадие зла», я «поедатель маленьких детей», «пособник Рамзана Кадырова», ещё кто-нибудь…