Сувенир для бога
Шрифт:
В другой раз в чувство Дьяченко привели нестерпимо яркие всполохи пламени и столь же невыносимый жар - стена огня совсем близко, почти впритык подошла к клетке. Чувствуя, как страх отбирает у него рассудок и волю, человек мотнул головой, спеша избавиться от грозного наваждения. Нет, это был не сон и не причуды больного воображения! Черт бы побрал его! Он снова в клетке, в которую его бросили фанатичные воки. Обезумевший единорог метался тут же рядом. Дьяченко, вжавшись лопатками в грубые прутья клетки, с ужасом наблюдал, как сходит с ума благородный Оззо. "Придурки, неужели вам все равно?! Будьте вы прокляты! Боже, помогите хоть кто-нибудь!" -
Единорог едва не вышиб Вальке мозги, лязгнув копытом меньше чем в полуметре от его головы. Вот Оззо, как мог, разогнался в зажатом, замкнутом решеткой пространстве и... вышиб лбом стенку. На миг замер, чутко поводя ушами, тревожно зыркая умным глазом... затем встал на дыбы, заржал и вылетел стрелой в горящую степь. Он мчался, волоча за собой привязанного к копыту человека. Тот истошно орал и выл от беспрерывной боли - ушибы и раны сыпались на него как из черного рога изобилия. Как никогда дьявол был щедр к нему. Он позаботился о человеке на свой излюбленный лад... Пот и кровь мутной пеленой застлали Вальке глаза - до смерти напуганные, казалось, не увидящие впредь ничего, кроме горелой травы, промерзшей костлявой земли, кое-где припорошенной не то грязным снегом, не то холодным пеплом, кроме мертвых тел и голов, кроме единорога, которого дьявол гнал в никуда. Боже, неужели это будет длиться вечно?
Чудом на Дьяченко не наступали разгоряченные кони. Две конницы, схлестнувшись в кровавом поединке, продолжали топтать истерзанную степь. Бой шел не на жизнь, а на смерть - не на чужую, так на свою. Мечи и дротики вдруг обрели силу единого языка, владевшего миром до падения библейской башни. Теперь никому не было дела ни до алчных богов, вымогающих у людей жизнь и смерть, ни до скудных приношений им. Может быть, впервые стало ясно Коло-Ксаю, одноглазому царю воков, в эти минуты заколовшему девятого варвара, что судьба жертвы никогда не будет доступна пониманию человека. Никогда.
Дьявольской рукой гонимого единорога вынесло в глубь степи. Позади, заглушенные шумом огня, падали кони и люди. Здесь уже хозяйничала мертвая тишина. Трава выгорела, небо набухло от слез, жирные вороны искали в пустых глазах убитых и раненых семя правды. Бока Оззо мирно дымились - так зимой парует хлев, в котором заснула сытая скотина. Остановившись на мгновение, чтобы перевести дух и высечь копытом из земли ледяную искру, единорог помчался дальше. А Дьяченко, последний раз вскрикнув, забылся в беспамятстве. Лопнула веревка, связывавшая его с безумным миром нечеловеческих превращений.
...Вальку шатало из стороны в сторону. Когда он наискосок переходил перекресток, его едва не сбила машина. Чуток задела за плечо боковым зеркалом. Взвизгнув, мгновенно затормозила. Замер на полпути и Дьяченко - его продолжало мутить.
– Эй ты, алкаш гребаный!
– крикнул ему водитель, поленившись выйти из кабины.
–
С этими словами он швырнул Вальке под ноги смятую купюру. Машина, газанув, резко сорвалась с места.
"Шабо" так "Шабо". Хотя "Кэп" ближе. Но там сильно накурено. Эх, скрипнув костями - наверное, все в округе слышали этот скрип, - Дьяченко поднял пять гривен и повернул обратно. Прошел метров сорок, все так же пошатываясь, косясь виновато на крест Ильинской церкви. В баре совершенно тупо и без удовольствия выпил пару бокалов пива. И только тогда, когда лизнул взглядом голое дно бокала, дошло до него: "Блин, я же опаздываю! Хек убьет меня! Что ж ему сказать про эти чертовы сувениры? Будь они неладны!"
Всю дорогу, пока учил ноги заново ходить прямо и без дрожи в коленях, Валька бубнил под нос себе разную белиберду: "Сувениры - родинки Адама. Или лучше так: фисташки тщеславия..." Спустя примерно четверть часа, готовый к самому безжалостному разгону, он вдруг обнаружил в офисе клиента полный разгром и кучу ментов. Такой поворот событий застал Вальку врасплох.
Рыженькая секретарша, уронив голову на руки, сидела в директорском кресле. Ее худенькие плечики заметно вздрагивали, огненные, отливающие новехонькой медью волосы беспризорно рассыпались по черным подлокотникам и краю стоявшего тут же стола. "Ну и ну - Машка! Что она здесь делает?
– удивился Дьяченко.
– Рабочий день черт-те когда конч..." Он осекся, случайно переведя взгляд на часы, висевшие слева на стене, как раз напротив стола директора. Стрелки с привычным благодушием отмеряли новое время - 18.49. "Не может быть!
– Валькины брови полезли вверх.
– Выходит, меня не было меньше часа! Как же тогда..."
Машка мгновенно среагировала на его голос: слетев с кресла, кинулась ему на шею.
– Валечка-а-а!!
– зарыдала, захлюпала носом, глотая слезы и звуки. Младший лейтенант, командовавший обыском, попытался было остановить ее:
– Гражданка, не положено!
Но Машка прямо послала его: - Да пошел ты!
А потом обратила к Дьяченко полные слез глаза: - Валечка, Ивана Степаныча убили! У-у-у, гады! На моих руках бедняжка умер!
– Да погоди, не реви! Что было-то?
– испуганно озираясь, спросил Дьяченко.
– Откуда ж я знаю, Валечка! Что было!! А-а-а! Я ведь не видела, когда это с ним... А он сказал...
– Что он сказал?!
– Последние слова его: "Маша, где мой единорог?" А мне откуда знать? Искали, Валь, единорога! А он как сквозь землю провалился! Не знаешь, кто мог взять единорога? Валь, искали ведь единорога...
От горя секретаршу зациклило. Дьяченко, больше не смея взглянуть ей в глаза, нащупал в кармане изувеченный сувенир. "Бессмыслица какая-та. Не верю, чтобы из-за него убили Степаныча... Ну в чем, в чем его смысл?!" - тяжко вздохнув, Дьяченко быстро провел по глазам рукой, будто спеша избавиться от страшного наваждения. Убрал руку - а перед ним все те же заплаканные, цвета разбавленной марганцовки глаза. "Нет, кроме смысла жизни, искать что-нибудь другое - пустая трата времени", - решил Валька, поворачиваясь к выходу. Но в последний момент его остановил властный окрик:
– Гражданин, как я догадываюсь, вы лично знали покойного?
Дьяченко, не оборачиваясь, так и встал как вкопанный: голос явно не младшего лейтенанта. Точно не его. "В каком-то мире я его уже слышал", попытался вспомнить Валька.
декабрь 2002 - июль 2003 г.