Суворов
Шрифт:
Отряд Батурина, при котором находился Суворов, атаковал средний турецкий лагерь. Главная батарея сильно мешала развить наступление. Колонна на штыках ворвалась в нее. Суворов, оказавшийся возле турецкой заряженной пушки, которую вдруг разорвало на мелкие части, был контужен. Он упал, но, так как времени пережидать боль не имелось, тут же заставил себя подняться и прежде всех вскочил в неприятельский редут. Бородатый янычар бросился на него с поднятою саблей. Суворов приставил к его груди ружье, передал пленника солдатам и поспешил далее. Подполковник Мауринов уже овладел другой батареей этого лагеря.
Оставался еще один, третий лагерь по другую сторону Туртукая и сам город, где засели бежавшие турки. Генерал бросил на лагерь резерв Ребока, а в Туртукай вошла пехота Батурина. Возбужденные боем солдаты дрались отважно. Турки повсюду начали показывать тыл, и подоспевшие карабинеры с казаками довершили их поражение.
Трофеями первой победы были шесть знамен, девятнадцать крупных судов, из коих многие с товарами, и шестнадцать пушек. Четыре легких турецких орудия переправили на лодках в Негоешти, двенадцать тяжелых бросили в Дунай. Неприятеля легло много, хотя показанная Суворовым цифра — тысяча пятьсот — была выше действительной. Пока русское войско отдыхало, был отдан приказ сжечь Туртукай. В центре города горел огромный дом паши, затем огонь добрался до порохового магазина в крепости, и страшный взрыв был слышен на шестьдесят верст окрест.
Сидя на барабане, Суворов набросал карандашом два лаконичных послания. Командиру корпуса Салтыкову: «Ваше сиятельство! Мы победили. Слава Богу, слава вам». И командующему дунайской армией Румянцеву: «Слава Богу, слава вам; Туртукай взят, Суворов там». Затем он приказал войскам покинуть мертвое, выжженное место. С собою, на левый берег Дуная, он перевез всех живших в городе болгар — сто восемьдесят семь семей.
Успех Суворова резко выделялся на фоне общей бездеятельности румянцевской армии и принес ему Георгия 2-го класса. Однако Салтыков не ударил палец о палец для того, чтобы воспользоваться победою. В результате менее чем через неделю в урочище Туртукая появился небольшой турецкий лагерь, а затем ежедневно из Рущука стала прибывать пехота и конница. К 20 мая на правой стороне Дуная снова было несколько тысяч турок. Суворов просил подкреплений, но Салтыков отказал ему в пехоте, прислав лишь артиллерийскую команду с двумя единорогами.
Отношения между Суворовым и его начальником мало-помалу портились. В Салтыкове, своем ровеснике, генерал-майор видел бездарного полководца, баловня судьбы, выскочку, нахватавшегося чинов и наград благодаря родственным связям. Сколь высоко он ставил славного победителя при Кунерсдорфе, столь насмешливо и уничтожающе отзывался о его сыне, именуя его за глаза не иначе как Ивашкой, не знающим «ни практики, ни тактики». Остроты эти доходили до Салтыкова, человека злого и мстительного. Все это отражалось на делах служебных, Суворов, бессильно наблюдая, как турки вновь укрепляли Туртукай, писал Салтыкову о необходимости закрепиться на правом берегу Дуная. Неожиданно жестокая лихорадка свалила Александра Васильевича. Его организм, ослабленный бездействием, скукой и томлением, не мог ей сопротивляться. Суворов просился для лечения в Бухарест, но 5 июня получил приказ Румянцева произвести вторичный поиск на Туртукай.
В пароксизме лихорадки Суворов продиктовал Мещерскому диспозицию. Вечером 7 июня отряд, усиленный батальоном Апшеронского полка и гренадерской ротой, направился к переправе. Однако, усмотрев, что на противоположном берегу турки готовы к отпору, князь Мещерский и полковник Батурин не решились начать операцию. Их отказ был воспринят Суворовым как личное оскорбление. Обессилевший, едва державшийся на ногах, он уехал в Бухарест, откуда писал Салтыкову: «Какой позор! Все оробели, лица не те». В отчаянии он даже просил прислать вместо себя командира потверже и «пару на сие время мужественных стаб-офицеров пехотных», горько восклицая: «Боже мой, когда подумаю, какая это подлость, жилы рвутца».
К тому времени нерешительность Румянцева, страшившегося углубляться за Дунай, стала все более раздражать Екатерину. При имевшемся неравенстве сил приходилось рассчитывать на превосходство в военном искусстве, но под рукою фельдмаршала служили генералы заурядные — все эти Салтыковы, Олицы, Эссены, Ступишины, Унгерны. Исключением был лишь Отто-Адольф (по-русски Оттон Иванович) Вейсман фон Вейсенштейн. Участник сражений при Гросс-Егерсдорфе и Цорндорфе, где он был дважды ранен, и войны с конфедератами, Вейсман отличился в боях при Кагуле и Ларге, при взятии крепости Исакчи и в нескольких успешных поисках за Дунай. В 1773 году главные успехи русской армии были связаны с его именем.
С шести тысячным отрядом Вейсман, этот «Ахилл армии», как его именовали за быстроту и внезапность появления, перешел Дунай и наголову разбил вдвое превосходивший его силы татарско-турецкий корпус. Затем он напал на двухбунчужного Османа-пашу, десятитысячный отряд которого охранял удобную переправу у Гуробала, и истребил его войско.
Теперь путь за Дунай Румянцеву был открыт. Впереди лежала Болгария, население которой изнывало под турецким игом. 23 мая фельдмаршал обратился со специальным манифестом к народам Оттоманской Порты, торжественно заверяя, что «лютость и грабление никогда не были и не будут свойством российских войск, что меч казни и отмщения простираем мы только на одних противящихся неприятелей и благотворим, напротив, всякому прибегающему под защиту российского оружия и оному повинующемуся». Болгары и валахи восторженно встречали русских братьев. В дунайской армии были учреждены специальные легкие войска — арнауты, набираемые из жителей Молдавии и Валахии.
Перейдя Дунай у Гуробала, Румянцев двинул свой авангард навстречу туркам, расположившимся в лагере близ сильной крепости Силистрия. Здесь Вейсман 13 июня отразил атаку турецкой конницы и, преследуя ее, возможно, захватил бы Силистрию, если бы его вовремя поддержали. Как бы то ни было, главная армия смогла теперь беспрепятственно подойти к крепости и обложить ее. Еще не зная об успехах основных сил, Суворов в эти же дни предпринял новый поиск на Туртукай.
Четырехтысячным турецким отрядом, противостоявшим Суворову, командовал известный в Оттоманской Порте Фейзулла-Магомет, бей Мекки. Черкес по национальности, он в шестнадцать лет был продан властелину Египта мамелюку Али, который полюбил его, осыпал милостями и затем усыновил. Али-бей порвал отношения с Портою, чеканил собственную монету, а после начала войны с Россией выступил против турок и завоевал Аравию и Сирию. Тогда же он вошел в сношения с Алексеем Орловым, находившимся в Ливорно. В разгар военных действий подкупленный турками приемыш Али-бея Магомет склонил на свою сторону армию и двинулся на Египет. Али бежал в Сирию, собрал новые войска, весною 1772 года участвовал вместе с русскими во взятии Бейрута, а летом — в разгроме тридцатитысячного корпуса дамасского паши Гассана. Завоевав Триполи, Антиохию, Иерусалим и Яффу, пылавший мщением бей повернул свои силы на Каир, против Магомета. Но здесь его солдаты изменнически предались неприятелю и выдали своего господина. Али-бей был отравлен в плену своим приемным сыном.
Энергичный Фейзулла-Магомет приказал выстроить в нескольких верстах от сожженного Туртукая три лагеря: первый, обширный, был укреплен высоким валом и рвом; правее его, на горе за двумя глубокими оврагами, находилась хорошо защищенная ставка бея; у реки, в сторону Рушука, учрежден самый крупный лагерь, правда не имевший сильных укреплений.
К началу поиска у Суворова было две тысячи пятьсот солдат, в том числе тысяча триста пехоты и семьсот конницы, не считая казаков и арнаутов. Он хорошо помнил, как трудно пришлось в первом поиске батальонам, когда, построенные после переправы в каре, они взбирались по крутизне горы, через рытвины и овраги. Суворову уже приходилось при штурме гористой Ландскроны использовать преимущество походной колонны. При этом пехотные батальоны превращались как бы в узкий таран со значительной пробивной силой. Впереди, выполняя роль наконечника, должны были идти гренадерские роты, а по сторонам — егеря. Понятно, это не было еще отказом от линейной тактики как таковой: достигнув гребня горы, пехота разворачивалась в каре. Однако нововведение значительно видоизменило привычные боевые порядки.
В составленной с присущим Суворову темпераментом диспозиции определялась задача каждой колонны и давалась общая установка: «Идти на прорыв, выигрывая прежней хребет горы, нимало не останавливаясь, голова хвоста не ожидает, оной всегда в свое время поспеет, как прежней благополучной опыт показал. Командиры частей колонн или разделениев ни о чем не докладывают, но действуют сами собою с поспешностью и благоразумием».
Он выбрал для поиска бурную ночь 17 июня. Шестипушечная батарея защищала переправу русских. Прикрываемый ее выстрелами, первый отряд достиг правого берега и, построившись в шестирядную колонну, выбил турок из ближнего лагеря. Героем дня оказался храбрый и распорядительный майор Астраханского пехотного полка Борис Ребок. Он двинулся на второй лагерь, под выстрелами перешел два глубоких рва и, бросясь через вал, был встречен белым ружьем, то есть холодным оружием. Четыре часа длился неравный бой, во время которого были ранены почти все русские офицеры. Между тем два каре под командованием Батурина, стоявшие на горе, не поддержали Ребока и тем едва не погубили все дело.