Суженая для Темного. Попаданка из пророчества
Шрифт:
— Чего уставилась-то? А?
Ой, какая «вежливая» девочка!
— Что, завидно? — не унималась она, — Ты-то и мечтать о таком не можешь! Твой дар никогда не откроется, зазря твой полоумный папаня на тот свет ушёл. Ха-ха! Зато матушке хорошо и нам — таверна-то теперь наша, съела? А? Нравится полы драить да суп мужикам подавать? А?
— Отстань от неё, Джил, — подал голос парень.
Низкий басок ему совсем не подходил — чересчур мощный для такого хлипенького тела.
— Сколько можно крыситься-то, ну? От Айрис и так после смерти отца половинка осталась, пожалей её хоть самую малость. Да и у тебя, Джил, дар-то только теплится, как умирающий язычок огонька на горке пепла. Не-е, с таким не возьмут.
А парень-то романтик в душе. Я даже представила гаснущий лепесток пламени… И тончайший дымок… Но Джил красивые эпитеты были до лампочки — она издала какой-то каркающий гортанный звук, будто в горло попала рыбная кость, и заверещала, да так звонко, что захотелось зажать уши:
— Сколько можно её защищать, Гонс! Я матушке пожалуюсь! При ней-то ты остерегаешься, знаешь, что не залюбит. Это ж я твоя сестра, ты ж меня защищать должен!
— Дык она тоже моя сестра.
— Она ж не родная!
— И она-то молчит всё время, — продолжал гнуть свою линию Гонс, — А ты орёшь. Ну я и вот.
— Чего «вот»? Чего «вот»? — Джил в сердцах топнула ногой, — всё матушке скажу, потом не взыщи!
До этого момента я смотрела на происходящее, как на самодеятельный спектакль. Это ведь не на самом деле, верно? Я просто сплю.
Проиграла девчонкам во сне…
Во сне сходила к Даниилу…
И во сне он меня… убил.
— Ты чего зажмурилась, зараза? — противный голос заставил открыть глаза, — хватай корзины и айда в таверну. Сегодня тебе на всю ночку работы хватит.
А я, глянув на две полные корзины грибов и одну — незнакомых лесных плодов, осознала вдруг, что понятия не имею, как выгляжу и во что одета. Со мной что-то не так — это ясно. И телу прям очень некомфортно. Посмотрела вниз и увидела бесформенный серый балахон, который язык не повернётся назвать платьем. Разве что с большой натяжкой.
Приподняла подол, чтобы взглянуть на обувь, которая неприятно давила на пальцы ног, и вздрогнула от протестующего шипения Джил. Да эта девчонка просто кладезь для звукового оформления! Ей бы мультики оживлять — и скрежет, и хрип, и писк — всё изобразит на десяточку. Наверняка ещё и как мастер горлового пения всем фору даст на каком-нибудь дурацком шоу.
— Ты что творишь, бесстыдница! Правильно матушка тебя одела, как лапотницу, а не то ходила бы, мужиков дурманила.
Н-да… Ступни и правда обуты в нечто вроде лаптей из жёсткой лозы. Зато ноги! Ноги явно не мои! Нет, на свои я никогда не жаловалась, но эти и стройнее, и длиннее, и щиколотки тонкие, красивые — мечта, а не щиколотки! Не обращая внимания на непрекращающееся шипение подколодной змеи по имени Джил, я рассмотрела их со всех сторон очень придирчиво.
На окружающий дурдом тоже решила смотреть со стороны. Происходит что-то странное — это дураку ясно, — ну и ладно! Сойти с ума всегда успею, и уж точно лучше позже, чем сейчас.
Я даже рукой махнула, подтверждая таким нехитрым способом своё судьбоносное решение. Кисти рук, кстати, тоже были тонкими и изящными — прям аристократка в десятом колене! Но никакого маникюра, левая ладошка в следах от застарелых ожогов и заноз, предплечья — в свежих и не очень синяках.
Хм… Сдаётся мне, эта парочка, ну или, как минимум, сестрёнка имеет прямое отношение к россыпи мелких травм на моём теле, потому что на роскошных ножках тоже светились многочисленные «фонари».
— Чего вылупилась? — теперь Джил заорала в голос, — Бери давай корзины! Ну!
Нет, эта мелкая мадам определённо нарывается на тёплую беседу.
— И всё-то тебе не нравится, — очень спокойно заметила я.
Оу! А голос-то у меня какой мелодичный. Заслушаться можно.
— Я закрываю глаза — тебе не нравится. Открываю — не нравится. Ты уж определись как-нибудь, что ли.
Между прочим, у меня вообще стойкий иммунитет к любителям драть глотку — сказываются многолетние тренировки «на кошках». В смысле, несколько весёлых лет в студенческом общежитии дали немалую закалку и приучили находить выход из любых ситуаций.
Джил от возмущения подавилась воздухом и замерла в немом изумлении. Правда, ненадолго.
— С ума сошла… — даже как-то растерянно выдала она, но тут же опомнилась, — Ты забыла, с кем разговариваешь!
Я сделала вид, что задумалась.
— С мелкой девчонкой, которая считает, что является центром вселенной, а ведёт себя, как старая базарная бабка?
У Джил немедленно затряслись губы, она хотела что-то ответить, но я её опередила:
— Да-да-да, ты пожалуешься матушке, я помню и жду с нетерпением. Что-нибудь ещё?
В этот самый момент, наконец, отмер Гонс, который сначала о-очень заинтересованно рассматривал мои ноги, а потом, вытаращив блёклые глаза, слушал нашу перепалку:
— Айрис, ты это, поостереглась бы. Матушка ж не Джил. У неё дар пошибче будет. Не чета Джил-то.
— Ну, Гонс! — в голос «сестрёнки» вернулись шипяще-свистящие нотки гремучей змеи, — Погоди у меня! Боле не стану прикрывать твои шалости. Всё матушке расскажу!
— Да ведь шалости-то наши общие. Ты чего?
— Давай! Ещё при этой расскажи!
— Да мы ж ничего такого и не делали, — Гонс пожал худыми плечами, — Ну крали понемножку яблоки у соседей, ты вазон матушкин любимый расколотила, и много чего ещё по мелочи творили, но это ж всё не со зла и убытка большого не несёт, — с детской непосредственностью перечислил парень «подвиги» своей мини-банды.
С каждой новой фразой маленькие глазки Джил раскрывались всё шире, а в тот момент, когда им уже грозила опасность выскочить из орбит и затеряться в густой траве, взорвалась:
— Дурень! Недоделыш проклятый!