Суженый-ряженый олигарх
Шрифт:
Глаша заметила, как загорелись любопытством глаза Антонины – играла в ней профессия, в которой женщина проработала много лет.
– С какой?
– Он приехал ко мне сам не свой и стал говорить, что над его отцом нависла какая-то угроза.
– Какая?
– Да он сам толком не знал. Вроде как видел у него письмо с угрозой, но отец его уничтожил. В отличие от моего друга Славы его отец к письму серьезно не отнесся и не придал угрозам никакого значения.
– Ничего более существенного не происходило? Только письмо? – уточнила Антонина.
– В последнее время отец
– А отец твоего Славы кто? – спросила Тоша.
– Павел Петрович, такой странный, сгорбленный старичок.
– Опа! – охнула Глафира.
– Поэтому я и поселился рядом. А к тебе интерес проявил, потому что ты мне показалась подозрительной. Ну, не вписывалась ты в это допотопное место! К тому же сразу с моим подопечным в контакт вошла.
– Я?! – обиженно возмутилась Глаша. – Да он сам в контакт вошел – уронил мой чемодан! Старый дамский угодник!
– Он такой, – усмехнулся Матвей.
Глафира отвернулась. «Что за невезуха такая? Я-то уже губы раскатала, решила, что ему понравилась. На самом деле такие красавцы никогда даже не смотрели в мою сторону. И он ко мне подошел только из-за Павла Петровича. Вот теперь все стало на свои места».
– Ты чего загрустила? – спросил ее сосед по корпусу.
А Антонина покачала головой и выдала загадочную фразу:
– До чего же мужики недогадливые…
– Я что-то не так сказал? – виновато спросил Матвей.
– Все так, – усмехнулась Антонина, – только хреновый ты сыщик.
– А я и не сыщик.
– Ну, телохранитель…
– Я и не телохранитель. Вот и Славе сразу сказал, что обратился не по адресу. Но так как явной опасности вроде бы нет, он меня уговорил. А чем я, собственно, так уж плох? – наконец опомнился мужчина.
– Тебе же велено было следить за стариком, а ты со вчерашнего дня с нами, – пояснила Антонина. – В ресторан пошел, а подопечного оставил. Да еще Глафиру стал подозревать. Вошла в контакт… – передразнила пожилая женщина. – Еще предположи, что она – наемная убийца. Вот ведь смех!
– Да о чем вы говорите? Я неделю за стариком ходил – типичный божий одуванчик. Ну кому он нужен? Никто за ним не следил, никто на него не покушался. Зато как же дед мне надоел своими разговорами! Иногда у меня самого возникало желание его убить. Павел Петрович безумно хочет общаться и, как любой старик, любыми средствами пытается привлечь к себе внимание. Не удивлюсь, если историю с покушением на себя он сам и придумал, – махнул рукой Матвей.
– А у меня в санатории возникло неприятное чувство опасности, – задумчиво произнесла Антонина, – внутреннее ощущение, что все очень плохо и будет еще хуже.
– Именно поэтому вы меня страшно напугали словами «Смерть идет»? – поинтересовалась Глафира.
–
– Насчет чувства опасности согласен, – подтвердил Матвей. – Оно в санатории возникает три раза в день при походе в столовую. Отравиться можно – сто пудов!
– А я вот Антонину поддерживаю. Вообще непонятно, что ты тут делаешь! – рассердилась Глаша. – Присматриваешь за Павлом Петровичем? Но я же в первый день своего приезда спокойно сделала ему укол.
– Какой укол? – оторопел Матвей.
– Не важно. Укол-то был лечебный, но если бы я была киллером, то запросто могла бы убить дедушку.
– А я честно говорю, телохранитель из меня никакой. Одно радует – что Павлу Петровичу в реальности ничто не угрожает…
Они еще посидели и решили отправиться домой. По их просьбе бармен Юра вызвал такси.
– Карета подана! – сообщил Юра, довольный чаевыми, которые дал ему Матвей, щедро отблагодарив за обильный и вкусный завтрак-обед.
– Пойдемте… – Глаша поднялась, а Матвей наклонился над Антониной и попытался поднять ее от дивана, взяв на руки.
И тут возникло непредвиденное осложнение. Глаша сначала с удивлением, а потом и с интересом наблюдала за его странными потугами – по-другому это трудно было назвать. Матвею никак не удавалось оторвать Антонину от места. Мужчина даже покраснел от потуги, и старушка вроде старалась помочь ему, но у них ничего не получалось.
«Выпили, что ли, слишком много, раз с места сдвинуться не могут? Этого только не хватало…» – подумала Глаша.
– Нога! – застонала вдруг Антонина.
И тут же раздался дикий крик. Все трое устремили свои взоры под стол, откуда и раздавались подозрительные звуки. Глаша не на шутку испугалась, решив, что треснула кость в старческой ноге Антонины. Но то, что они увидели, не поддавалось никакому объяснению – гипс на ноге бывшего следователя растаял, словно воск свечи, чуть не весь стек вниз и приклеился к полу, к керамической плитке. Бабулька действительно не могла сдвинуться с места.
– Ой, что это такое? – испугалась Тоша.
– Впервые вижу подобное, – честно призналась доктор Ларская. – Наверное, я неправильно развела гипс или чего-то нужного туда не добавила. Сама же я его готовила и накладывала… Честное слово, я не нарочно! Я ведь не травматолог, практика наложения гипса у меня минимальная, еще с институтских времен. Вроде все делала по инструкции, а вот тонкостей могу и не знать…
– А еще меня обвиняла, что я плохой телохранитель, – не удержался от упрека Матвей. – Затем наклонился и схватил рукой образовавшийся гипсовый булыжник, припаянный к полу.
– Не повреди ногу! – в два голоса закричали женщины.
Мужчина постарался исполнить их просьбу и ногу старушки не повредил, но с дорогого пола вместе с гипсом оторвалась мозаичная плитка якобы ручной работы. Нехорошо так оторвалась – не целиком, а осколком, вместе с рубинами и изумрудами. А гипс… Гипс действительно был какой-то необычный. Правда, они ведь попали под дождь, и небесная влага могла внести в его структуру дополнительные изменения.
Антонина с ужасом смотрела на свою ногу с прилепившимся куском плитки.