Свадьба в Малинсити
Шрифт:
– Нет. В «День артиллериста» пушкари бьют танкистов. В «День танкиста» – наоборот.
– А кого бьют в «День десантника»?
– Всех, кто под руку подвернется.
– Что ж это за люди? Случись война, они что, так и будут между собой драться?
– Нет, Марта, – тяжко вздохнул старичок. – Во время войны они бьют тех, кто напал на них, и мешает им развлекаться так, как они привыкли. Что и случилось в последний раз, когда мой отец служил в вермахте…
Немцы замолчали и принялись дальше нудно ковырять вилками, а Петро вернулся мыслями к компании.
Сергей, ехидно улыбаясь, прижимал смоченный в воде платок к
– Петя! Ну что ты надулся, как адыгейский индюк? Ты же отдыхать сюда приехал! Ну какая может быть политика во время отпуска? Давай мы лучше расскажем тебе, что здесь можно посмотреть…
Петро утвердительно кивнул головой, и разговор вернулся к достопримечательностям. Их оказалось много, и располагались они в достаточной близости от отеля.
Когда Петро узнал, что неподалеку находится могила святого Николая, которого в славянском мире называют Угодником, а на западе Санта Клаусом, ему страстно захотелось ее посетить, так как отец Пафнутий всегда самым лестным образом отзывался об этом отце церкви. Поэтому он спросил:
– А как туда можно добраться?
– Есть специальная экскурсия, – ответил Дмитрий. – Автобус ходит.
И он рассказал, где и как можно на этот автобус попасть. А потом поинтересовался:
– Ты христианин?
– Конечно! – браво воскликнул Петро.
– Православный?
– Еще чего? – с негодованием отверг это предположение Петро. – Я с вами, москалями, в одной вере быть не желаю!
– Что ты нас москалями обзываешь? – раздосадовано спросил Дмитрий. – Мы же не москвичи. Мы из Волгограда. Ну, кацапы, в крайнем случае…
– Все вы одной и той же дулей крещены, – махнул рукой Петро.
– Значит, ты – униат? – поинтересовался Сергей.
Он уже убрал платок от лица и теперь его опухший правый глаз выглядел прищуренным, отчего создавалось впечатление, что Сергей все время в кого-то целится.
– Нет, – помотал головой Петро. – Я прихожанин общины, которая называется так: «Церковь райского блаженства». Этот храм основал отец Пафнутий – благой проповедник. Он раньше был православным попом, но потом понял всю ложь москальской веры. Господь живьем взял его на небо и за праведность поместил в рай, где тот отдыхал более ста лет. Так он сам нам рассказывал. Когда Господь вернул Пафнутия обратно в наш грешный мир, он открыл свой приход в Киеве и к нему потянулся народ. Я всего один раз послушал его проповедь, и она навсегда осталась в моем сердце. С тех пор я – прихожанин церкви отца Пафнутия, который является мессией…
– Только сектантов нам и не хватало, – тихо произнес Сергей.
Но в этот момент звучавшая в баре музыка стихла, и Петро услышал его реплику.
– Это вы все сектанты, – сказал Москалюк, – а устами отца Пафнутия глаголет истина.
– Да ладно вам ругаться! – весело сказала Дарья, жена Дмитрия. – Какая разница? Что Николай Угодник, что Чингачгук… Каждый выбирает сам, во что или в кого верить.
– Ты святого Миколу со всякими индейцами не сравнивай! – возмутился Петро. – Вы, москали, даже имя этого великого укра переврали! А ведь именно он первым принес христианство в благословенную Украину!
Глаза всех четырех собеседников Москалюка вдруг широко и удивленно раскрылись (включая заплывший глаз Сергея) и стали похожи на юбилейные советские рубли. Сергей задушенным голосом поинтересовался:
– Это тебе отец Пафнутий рассказал?
– Да нет, – раздраженно взмахнул рукой Петро. – Об этом каждый образованный украинец знает. В школах преподают…
Зал вздрогнул от хохота и Петро догадался, что последние несколько минут разговор велся на повышенных тонах и был слышен всем посетителям бара.
Москалюк недоуменно огляделся и увидел несколько десятков людей, веселившихся от всей души. Даже пожилая украинская пара зашлась смехом, рискуя помереть от переизбытка чувств. Лишь немцы продолжали сонно ковырять вилками в тарелках.
Злоба ударила Петро в голову, и он кровожадно вперил свой взгляд в смеющееся лицо Сергея, который вдруг показался ему главным врагом всей его жизни. В мозгу Петро промелькнула мысль о том, что врага нужно непременно добить и потому он грозно рявкнул:
– А ну, пойдем, выйдем!
Сергей, не переставая хохотать, с готовностью кивнул головой, встал и направился к выходу из бара. Петро, ничего уже не соображая от злости и бурлящего в мозгах алкоголя, опрокинул стул и ринулся следом за ним. А зал продолжал смеяться…
Петро задумчиво взял бутылку в руку, хлебнул из нее, кашлянул и поставил виски на стол. Он подошел к большому настенному зеркалу и взглянул на свое лицо. Болевшее ухо было похоже на ватрушку, испеченную поваром-оккультистом. Оно напоминало некую спиральную галактику, которая никак не могла сформироваться и потому звездная материя лезла из нее во все возможные стороны, пульсируя и светясь теми цветами радуги, которые были ближе к красному спектру. Правая скула выпирала драной кожей, а лоб красовался круглой лунообразной шишкой. Схожесть ее с поверхностью спутника Земли отождествлялась неровностью рельефа. Петро вспомнил, что на одном из пальцев Сергея был перстень с выбитой на нем буквой «С». Теперь отпечаток этой буквы явственно читался на лицевой стороне шишки, только в зеркальном отображении, и потому был похож на молодой растущий месяц.
В голове Москалюка вдруг всплыл новый фрагмент вчерашней жизни, и он с удивлением начал его просмотр…
Драка была – так себе. Петро подсветил Сергею второй глаз, а тот набил своему оппоненту лоб. Скула у Петро пострадала, когда он, падая, зацепился лицом за подвернувшуюся некстати фигурную фонтанную решетку. Выскочившие из бара люди быстро разняли драчунов и Дмитрий сказал, что хватит, мол, заниматься мордобитием, потому что опять настала пора пить водку, с чем все и согласились.
Вернувшись в бар, Петро ощутил себя главным героем вечера. Весь зал пил за его здоровье, а кто-то из другого конца помещения даже проорал: «Слава украинским ученым!». Петро пил за себя, за здоровье министра образования Украины, за что-то там еще, полностью украинское, и на душе его становилось все теплее и теплее.
Потом он вдруг увидел, что за столом они остались втроем. Дарья с Анастасией куда-то ушли, и наступило время задушевной беседы. Петро уже не испытывал никакой вражды к Сергею и Дмитрию. Его радовало, что теперь, когда компания стала мужской, исчезла надобность выпячивать грудь колесом и казаться умным и значительным.
Поэтому Петро, выбрав для беседы свою любимую тему, говорил легко и вдохновенно:
– Лучшая форма демократии – американская. В Соединенных Штатах даже негры давно чувствуют себя свободно, а об индейцах вообще говорить не стоит.