Свадьба
Шрифт:
– Моя вторая жена, – поправил он. – Вообще никогда не доверяй женщине, Коннор. Это большой риск. Юфимия сама обо всем узнает, когда вернется со своим сыном Равном. Тебя здесь уже не должно быть. Я не хочу, чтобы тебя воспитывали ее родственники – все они кровопийцы. Коннор кивнул и, помолчав, спросил:
– А моей матери ты доверял?
Дональд уловил беспокойство в голосе сына. Он понимал, что лучше оставить мальчику добрую память о матери. Пускай знает правду. И, не стараясь смягчить свои слова, искренне ответил:
– Нет, я ей не доверял и в результате сам же страдал
– Я не сумел полюбить Юфимию или другую женщину. Да и как я мог любить кого-нибудь после моей единственной Изабель? Конечно, нельзя было так пренебрежительно относиться к твоей мачехе, она в этом не виновата. Исправь мою ошибку, постарайся держаться с Юфимией достойно, не отворачивайся от ее изнеженного сынка. Но доверяй одному себе.
– Я запомню, отец. А куда отправит меня Ангус? Скажи, – настойчиво просил мальчик. Он специально тянул время, желая подольше побыть с отцом. – Пока я добегу до леса, Ангуса могут убить.
– Об этом не беспокойся. Думаешь, я только ему дал указания насчет тебя? Другие тоже знают, что делать.
– Тогда разреши услышать приказ от моего лаэрда. Дональд смягчился.
– Я доверяю одному-единственному человеку на свете. Ты пойдешь к нему и все расскажешь.
– Все, что я узнал от тебя?
– Да.
– И я могу доверять ему?
– Да. Первым делом ты добьешься его покровительства, а уж затем пусть он воспитает тебя как подобает. Ты дашь обет стать его братом и будешь им до своего последнего часа. Он не подведет. А теперь отправляйся. Иди к Алеку Кинкейду.
Этот приказ потряс Коннора.
– Отец! Но ведь он твой заклятый враг! Неужели ты хочешь послать меня к нему?
– Да, именно к нему, – твердо ответил отец. – Во всей Горной Шотландии нет лаэрда сильнее. Алек – надежный, честный человек. Тебе нужен именно такой наставник.
Коннор, пытаясь осмыслить отцовский приказ, не смог удержаться от вопроса:
– Отец, ведь ты всегда воевал с ним? Дональд, к удивлению сына, улыбнулся.
– Да, верно, воевал. Но сердце мое не ожесточилось против Кинкейда. Он это знает. Не стану скрывать, я досаждал соседу, – усмехнулся отец, – могу с гордостью сказать – для него я был чем-то вроде репья на собачьем хвосте. Наши земли граничат на востоке, и, знаешь ли, хотелось чуток оттяпать чужой землицы. Но он не разрешал. Сосед прекрасно понимал меня, иначе ни одного из нас уже давно не было бы на свете.
– Он очень сильный?
– Да. Обязательно покажи ему мой меч. Кровь с клинка не стирай – пускай Кинкейд посмотрит.
– Отец, но никто из Мак-Алистеров не пойдет за мной к врагу.
– Ты выполнишь мой приказ, – отрезал отец. – Ты обязан подчиниться. Пообещай уйти к Кинкейду.
– Хорошо, отец. Дональд кивнул.
– Настал срок попрощаться, сын мой. Мы и так потеряли много времени. Я оттягивал смерть, но больше не могу. Вот она, уже пришла за мной… Стоит рядом… Я засыпаю…
Коннор попытался вынуть руку из отцовской, но страх сковал его.
– Я буду тосковать по тебе, – прошептал мальчик.
– А я по тебе.
– Я люблю тебя, отец.
– Воины не произносят это вслух. Но признаюсь, сынок, я тоже люблю тебя. Хотя и не пристало говорить подобное.
Дональд стиснул хрупкие пальцы мальчика, смягчая упрек, и наконец закрыл глаза.
Дональд Мак-Алистер готов был отдаться смерти – он увидел загоревшийся в глазах Коннора огонь и теперь твердо знал, что сын отомстит за отца. Чего еще мог он желать?
Через несколько минут большой, сильный, смелый воин отошел в мир иной, не выпуская руки сына из своей. Он умер, как и жил, – с честью и достоинством, ни в чем не отступив от своих правил.
Погрузившись в отчаяние, Коннор в оцепенении застыл возле отца, забыв о времени, и очнулся, только когда услышал за спиной шепот. Мальчик повернулся и увидел молодого солдата, с трудом пытавшегося сесть. Коннор не помнил его имени, а с такого расстояния не мог определить, серьезно ли тот ранен. Он знаком велел солдату оставаться на месте и снова повернулся к отцу. Коннор взял меч с его груди, склонил голову, помолился за упокой души Дональда Мак-Алистера и только потом отполз от него, прижимая к сердцу драгоценный меч. Ползти пришлось по еще горячим, дымящимся углям, обжигая руки, натыкаясь на окровавленные трупы друзей, которых Коннор едва мог различать сквозь застилавшие глаза слезы.
Наконец он добрался до воина, окликнувшего его. Это был совсем еще мальчик, года на два-три старше самого Коннора.
К счастью, он вспомнил его имя.
– Криспин, я думал, ты погиб. Ну-ка перевернись на спину, я посмотрю твои раны. Не то умрешь.
– Нельзя терять времени! Они напали на нас, чтобы убить вас с отцом, Коннор. Вот зачем. Я слышал, как хвастался один из этих выродков. Уходи, пока они не вернулись. А то поймут, что ты еще живой.
– Враги сейчас отдыхают. Они не явятся, пока не допьют вино. Давай делай, что я сказал.
Криспин, морщась от боли, медленно перевернулся.
– Твой отец умер?
– Да, – ответил Коннор. – Но он успел научить меня, что делать. И отошел успокоенный.
Криспин заплакал:
– Мой лаэрд погиб!..
– Нет, Криспин, твой лаэрд сейчас стоит перед тобой на коленях.
Коннор не позволил ему спорить или смеяться над собой. А чтобы Криспин не счел его хвастуном, он, перевязывая его, объяснил мальчику, как и чем тот может помочь ему отомстить врагам за их зверства. Распоряжения, следовавшие одно за другим, он отдавал столь твердо и решительно, что, когда перевязка была закончена, молодой солдат обрел нечто большее, чем облегчение от боли, – надежду.