Свадьба
Шрифт:
– Это книга, которую читает поп, когда венчаются, – объяснил Петя сестре.
А она одевалась к венцу. Вытащив из буфета большую скатерть, она запутывала в неё свою фигурку и улыбалась, видя, что у неё будет прекрасный шлейф. На голове её уже болтался большой зелёный китайский абажур; край его то и дело опускался ей на нос, и она взмахивала головкой, чтобы сдвинуть этот убор на затылок. На её личике, в светлых кудрях, легли тени, и оно сделалось таким серьёзным.
Петя устраивал себе
– Я буду архиерей, а не простой поп. Хорошо?
– Всё равно, – согласилась Соня, прикалывая себе булавкой к плечу цветы, оторванные от абажура.
– Ну, скоро ты готова? Я уже совсем… Вот ещё нужно бы перчатки и галстух… Женихи это надевают… помнишь, ехали мимо двое.
– Это они ехали не венчаться… а просто на извозчике.
– А впереди их ехала же невеста!
– Это не их, а того, который сидел с ней рядом, в круглой шляпе…
– Ну… это ничего. Я без перчаток… Потому что ведь я ещё и архиерей.
– Что же теперь? – спросила Соня.
– Готова? Давай руку…
Он взял её за руку и повёл вокруг стола, надув щёки и сделав важное лицо…
– Го-споди помилуй! Господи… – пел он, закатывая глаза и раскачивая левой рукой так, как будто бы кадил.
Соня шла за ним, потупив в землю глазки, жеманно склонив головку к его плечу и поддерживая свободной рукой шлейф.
– Спаси, господи, рабу твою Софью! – пел Петя и споткнулся о шлейф невесты. – Ну вот, напутала ты тут себе… Я так упаду… Подбери ещё немножко…
– А у нас нет колец… – вдруг остановилась Соня… – Потому что нужны кольца.
Петя вопросительно посмотрел на неё, поправляя на голове абажур…
– Да, – кивнула она ему головкой, – нужны!
– Ну, ничего… Уж мы кончили… обвенчались. Теперь идём домой.
Они пошли в угол комнаты, изображавший собою их дом. Пришли туда и сели на двух пуфах рядом друг с другом и держась за руки.
– Давай же разговаривать, – предложил Петя…
– А о чём? – спросила сестра.
– О чём-нибудь… Нельзя же, обвенчавшись, сидеть и молчать.
– Мне не хочется говорить… – задумчиво сказала Соня.
– Ну, уж вот ты и капризничаешь… Совсем нельзя играть с тобой…
Соня осторожно высвободила свою руку из руки брата и стала откалывать булавки своего венчального наряда.
Петя, завёрнутый в складки пёстрой скатерти, с абажуром на голове, с скучным лицом смотрел на неё, хмуря брови.
– Ты раздеваешься?
– Да… А что же уж? – спросила Соня.
– Я не хочу, чтоб ты раздевалась…
– Какой! – сделала гримаску Соня.
– Я могу не хотеть этого! Потому что теперь я твой муж, как папа мамин. Я…
– Я
– А я не хочу, чтоб ты не играла… Ты моя жена и должна меня слушаться… Не раздевайся…
– Не кричи… Дурак!
– Ты не смеешь ругаться, – дура! – злобно вскричал Петя.
Но она вскочила на ноги, сбросила с плеч скатерть и абажур с головы и, топнув ножкой, раздражительно, обиженно, побелевшими и трясущимися губками бросала ему:
– Я скажу маме… Ты ругаешься… Дурак, чудак, дурак, болван.
– Ах ты… таракашка! – вскрикнул Петя и толкнул новобрачную в грудь.
Она не выносила, когда её называли таракашкой. От толчка она покачнулась, опустилась на пуф и так неловко, что свалилась с него на пол к ножкам трельяжа… Её розовая от гнева мордочка смотрела на Петю из-за большого листа филодендрона, а Петя, топая ногами по полу, склонился над ним и озлобленно кричал:
– Таракашка, таракашка! Скверная букашка!
Она, не вставая с пола, повернулась на бок, закрыла лицо ручками и горько заплакала.
– Плачь, плачь! Мне тебя не жалко… А мама воротится, она ещё задаст тебе. Потому что я скажу, что это ты развозила всё по комнате… Да, скажу, и тебя поставят в угол и оставят без пирожного, и не возьмут в цирк.
Бедной девочке показалось, что для первого дня брака всего этого чрезмерно много. Она взвизгнула и застукала ножками по полу.
– Уйди, Петька!
Он отошёл к окну, довольный своей местью. Там, сняв с головы абажур и скатерть с плеч, он снова стал смотреть на улицу.
Дождь всё ещё шёл. И было скучно…
За стеклом хлюпала вода, а в комнате дрожали рыдания сестры. Пете стало горько…
– Ну, не плачь… – не оборачиваясь, сказал он.
Она заплакала сильнее.
– Я тебе подарю пять сводных картинок, – хочешь? – спросил Петя, помолчав.
Она завизжала.
– Ну, Соня! – подошёл он к ней… – Не плачь!
– Буду…
– Ну пожалуйста! – Он сел на пол рядом с ней и положил ей на плечо руку. Она сбросила её, открыв на минутку своё красное от слёз лицо.
– Сонечка! Ну, хочешь ещё – буду читать тебе вечером сегодня?.. И выпачкаю няню чернилами?
И то и другое ей всегда очень нравилось; особенно хорошо было, когда Петя под предлогом, что няня запачкала чем-то себе лицо, прикасался пальцем, заранее выпачканным чернилами, к её щеке или к кончику носа и на физиономии няни оставалось маленькое чёрное пятнышко. Представив себе это, Соня стала утихать.
– Погоди! – вдруг весь вспыхнул Петя. – Соня! Какая ты глупая! Разве я серьёзно толкнул тебя? И ругал – разве серьёзно?
Она открыла лицо и села рядом с ним, глядя на него недоверчиво, но заинтригованная его горячим тоном.