Шрифт:
СВАДЬБА
СВАДЬБА
Семен Петрович, сорокалетний толстоватенький мужчина, уже два года страдающий раком полового члена, решил жениться.
Предложил он свою руку женщине лет на десять моложе его, к тому же очень любившей уют. Он ничего не скрыл от невесты, упирал только на то, что-де еще долго-долго проживет.
Свадьбу договорились справлять лихо, но как-то по-серьезному. Всяких там докторов или
Домишко был действительно мрачноват и удивил всех своей отъединенностью.
— Первый раз на свадьбе в лесу бываю, — заявил Антон, друг Семена Петровича.
— Для таких дел все-таки повеселее надо было место сыскать, — заметил насмешник Николай, школьный приятель Ирины Васильевны.
— Окна в нем и то черны, — удивилась Клеопатра Ивановна, сотрудница Семена Петровича по позапрошлой работе.
— А мы все это развеселим, — сказал толстяк Леонтий, поглаживая брюшко.
Тут как тут оказалась собачка, точно пришедшая из лесу. Народу всего собралось не шибко — человек двадцать, так уж задумали, — и все быстро нашли общий язык.
Закуски было видимо-невидимо: старушка Анатольевна, родственница Ирины Васильевны, еще заранее сорганизовала еду.
Начали с пирогов и с крика: 'Горько, горько!'
Семен Петрович сразу же буйно поцеловал свою Ирину, прямо-таки впился в нее. 'Ну и ну', — почему-то подумала она.
Шум вокруг невесты и жениха стоял невероятный. Ирина робко отвечала на поцелуи. Вообще-то, она была безответна, и ей все равно было, за кого выходить замуж, лишь бы жених был на лицо пригожий и не слишком грустный. Грустью же Семен Петрович никогда не отличался.
Молодым налили по стакану водки, как полагается.
После первых глотков особенно оживился толстяк Леонтий.
— Я жить хочу! — закричал он на всю комнату, из которой состоял этот домик. В углу были только печка и темнота.
— Да кто ж тебе мешает, жить-то? — выпучил на него глаза мужичок Пантелеймон. — Живешь и живи себе!
— Много ты понимаешь в жизни, — прервала его старушка Анатольевна. — Леонтий другое имеет в виду. Он хочет жизни необъятной... не такой.
И она тут же задремала.
Звенели стаканы, везде раздавались стуки, хрипы. Было мрачно и весело.
Свет — окна были махонькие — с трудом попадал внутрь домика, а электричества здесь не любили.
— Молодым надо жить и жить, пусть Сема наш хворый, это ничего, кто в наше время здоров! — завизжала вдруг старушка Анатольевна, пробудясь.
Ее слушали снисходительно. Круглый резвый подросток лет четырнадцати, непонятно как попавший на эту свадьбу, плюнул ей в затылок. И сказал, что он еще, например, и не родился.
Его сурово оборвали.
Часа через два-три веселье стало почему-то потише и посмиреннее.
Толстячок поглаживал себе брюшко, а Антон, друг Семена Петровича, рассказывал:
— Я, когда со своей женой разошелся, все куклы ее поленом угробил.
— Откуда у вашей жены были куклы? Сколько ей было лет? — чуть-чуть разинула рот от удивления Клеопатра Ивановна, сотрудница Семена по позапрошлой работе.
— Как хошь, так и понимай, — оборвал ее Антон. — Я повторяю: всем ее куклам я головы разбил. Лучшую выбросил на помойку: пусть детишки поиграют.
На другом конце стола началось неестественное оживление. Николай, школьный приятель Иры, обнимался с девушкой, до странности похожей на него, как будто она была его двойник, но только в женском виде.
Собачка норовила пролезть куда-то между их рук и помешать.
На левом конце стола, возле Семена Петровича, поднялся, желая произнести тост, высокий седой старик. Но тост не произнес, а только вымолвил:
— Пропали!
Внезапно Семен Петрович умер. Это случилось мгновенно, он просто опустил голову и онеподвижел на своем кресле, точно стал с ним одним существом. Не все сразу поняли, что случилось, но неподвижность увидели все. Тот самый круглый резвый подросток лет четырнадцати подбежал и дернул Семена Петровича за нос, чтобы тот подскочил. Но Семен Петрович не подскочил и даже не пошевелился. Только Ирина Васильевна распознала сразу, что муж умер, и заревела, глядя прямо перед собой.
Полная растерянность и вместе с тем остолбенелость наконец овладели всеми. Нашедшийся все-таки среди гостей полудоктор подтвердил, приложившись, что Семен Петрович умер. Водки и закуски оставалось еще на столе необычайно, к тому же уходить никто не хотел. Да и куда было уходить? За окном дикая темень, телефона нет, автобуса долго не будет. С трупом Семена Петровича тоже ничего нельзя было придумать. В домишке лишнего помещения, куда его можно было бы положить, не существовало, невеста же была запугана, и мысли мешались в ее мозгу. Ей вдруг опять стало казаться, что Сема, напротив, жив и только так присмирел около нее.
Антон предложил вынести Семена Петровича во двор, но его никто не поддержал.
— Кому охота такого тащить! — плаксиво заверещала одна женщина.
— Да и зверье может съесть, — подтвердила Клеопатра Ивановна. — Его ведь хоронить надо потом.
— Какое же тут зверье может быть?! — донельзя испугался толстяк Леонтий. — Что вы людей-то зазря с ума сводите, — набросился он на Клеопатру Ивановну и даже чуть не ущипнул ее, для верности.
— Что же делать с трупом? — раздавались кругом голоса.
Кто-то даже выпил стакан водки с горя и предложил другому.
— Да пусть сидит, кому он мешает, — вдруг громко высказался один из гостей и встал.
Эти слова неожиданно были поддержаны — и почти единодушно.
— Действительно, чего заздря человека толкать, — добавил мужичок Пантелеймон. — Сидит себе и сидит.
— Мы сами по себе, а он сам по себе, хоть и жених, — вмешалась полная дама.
— А как же невеста?!
— Пущай как было, так и останется, — отрезал один угрюмый гость, — пускай невеста рядом так и сидит...