Свадьбы

Вакуловская Лидия Александровна

Спать легли за полночь, оставив нараспашку окна и двери.

— Благодать, — сказал Михаил, с наслаждением вытягиваясь на высокой кровати с ноющими пружинами в матрасе. — Ты верно говорил: воздух в вашем городе божественный. Вот, слышишь? — Он шумно потянул носом. — Чем-то здорово пахнет. Интересно, что за цветы такие?

— Не цветы это, Миша, — полынь, — ответил со своего «верблюда» Сергей. — Раньше ее во дворе не водилось. Как, впрочем, и лопухов с крапивой.

— Полынь? Хм-м… А мне нравится запах, — ответил Михаил. И, зевнув, добавил: — Ну, гуд бай. Считай, я уже уплыл в небытие.

Через минуту он захрапел здоровым

мужским храпом. А Сергей все ворочался, все думал, вспоминал. Молоденький месяц глядел в окно так же, как глядел много лет назад, и так же, как много лет назад, на печке-голландке шевелились тени листьев. И Сергею казалось, что он никуда не уезжал из этого дома, а всегда был здесь, спал на этом «верблюде», видел этот голубенький месяц за окном и шевеленье листьев на глазуревом кафеле голландки. Он думал о рано умерших родителях (мать он совсем не помнил, а отца потерял в четырнадцать лет, потом его забрала к себе в Мурманск сестра отца, там он и поступил в мореходку) и думал об этом доме, который собирался за время отпуска привести в порядок. Несколько лет назад он получил от здешнего горсовета письмо с предложением продать городу свой пустовавший дом, но от предложения отказался. Сергей хотел сохранить родительское гнездо. И теперь, приехав сюда, в свое детство, он понял, как верно поступил, не продав дом. Он думал даже, что в будущем, когда женится и обзаведется семьей, будет каждый год приезжать сюда с женой и детьми на время отпуска, потому что здесь его родина и с этим нельзя порывать.

Он долго не мог уснуть, а когда забылся коротким сном, увидел покойную мать и покойного отца. Мать вроде бы надевала на него новую белую рубашку и причесывала его перед зеркалом большим гребнем, а отец стоял тут же и говорил ему, сердито насупясь: «Ну, приехал, молодец? Наплавался по морям-окиянам? А раньше о чем думал? А-а, раньше ты мать с отцом позабыл-позабросил? Так и мы тебя знать не желаем!..» И еще что-то обидное говорил отец, сердито дергая себя за длинный ус.

Сергей проснулся, испугавшись чего-то во сне. Сердце у него стучало, лоб покрывала испарина. Он встал, натянул на себя спортивный костюм и вышел во двор.

Утро только занималось, и солнце еще не начало всходить. Роса лежала на земле, на огромных лопухах, на листьях подорожника и на бурьяне, заполнившем весь двор. Двери сарая заросли высокой крапивой, а на дощатой крыше того же сарая вымахала какая-то зеленая хворостина.

Сергей обошел вокруг дома, приминая ногами росный бурьян, оглядел его со всех сторон. Потрогал в одном месте съежившийся край венца — из-под руки посыпалась серенькая труха. Низенький цементный фундамент осел по углам, желоба на крыше светились решетом, оконные рамы снаружи расщелились и покоробились. Словом, домишко был плох и требовал серьезного ремонта. Браться за ремонт вдвоем с Михаилом или нанимать частников было пустым делом. Сергей счел за лучшее связаться с какой-нибудь городской стройконторой, уплатить нужное и быть спокойным, что все сделают как следует.

«Сегодня не стоит, а завтра с утра поищем эту контору», — решил он.

Он поднял валявшуюся в бурьяне палку, посбивал ею крапиву у сарая, открыл вгрузшую в землю дверь, нашел в сарае ржавую тяпку и принялся уже всерьез выкорчевывать крапиву и лопухи.

Когда Михаил проснулся и вышел на крыльцо, половина двора была уложена поваленным бурьяном.

— Фю-ю, да ты, похоже, и не спал! — присвистнув, сказал Михаил. —

Вот что с человеком частная собственность делает: человек для себя не щадит себя! Подсобить тебе, что ли? А то неловко получается: гость почивает, а хозяин надрывается.

Сергей бросил тяпку, сказал Михаилу:

— Все, финита на сегодня. Пойдем на речку искупнемся. Неси-ка мыло и полотенца.

Они быстро собрались и минут через пятнадцать, выйдя к железнодорожному переезду и пройдя по тропке, петлявшей вдоль болота, подошли к высокому железнодорожному мосту, обогнули дамбу и очутились у реки. Река была не широкая, по ней плыла густая ряска, чешуйчато поблескивала на солнышке. Весь зеленый бережок украшали коровьи лепешки, и две рогули мирно паслись в сторонке.

При виде такого изумительного пейзажа Михаил выразительно прокашлялся и сказал:

— Ну, Сергей Николаевич, насчет воздуха я не спорю. Но море ваше… вы меня простите! — И он снова выразительно кашлянул.

Сергей Музыка тоже с удивлением глядел на реку.

— Ты знаешь, что-то она не того… — наконец сказал он. — Ведь была широкая.

— В розовом детстве, конечно?

— Да нет, даю слово: была вполне приличная река.

— И, конечно, казалось будущему штурману Музыке больше Большого Тихого океана? — подначивал Михаил.

Но Сергей, не обращая внимания на его слова, смотрел на реку и с сожалением говорил:

— До чего ж она пересохла. И заросла вся. И ряской взялась. А была чистая…

— Была так часто вами вспоминаема, — продолжал Михаил. — Помнишь, когда штормовали на банке Джорджес, ты всю ночь морочил мне голову своим Сновом? Но так и быть — омоемся! — заключил он, раздеваясь.

Холодная вода леденила тело, водоросли обвивали ноги, и никакого удовольствия такое купание не доставляло. Сергей и Михаил поскорей выбрались на берег, счистили с себя налипшую ряску, оделись и отправились домой. По дороге они купили буханку хлеба в ларьке, потом заглянули на базарчик, нагрузились помидорами и огурцами, а также трехлитровой банкой утрешнего молока, заплатив хозяйке и за молоко и за банку, перебрались по кирпичам через лужу и пошли по сухому песочку к дому. И когда уже совсем подошли, из соседнего двора вышла девушка в пестром летнем платье. Она чуть приостановилась, подняла на них большие синие глаза и сказала: «Здравствуйте».

— Здравствуйте, — удивленно ответили они девушке с пшеничными косами и удивительно синими глазами.

Девушка пошла своей дорогой. Сергей и Михаил недоуменно переглянулись, и тут Сергей все вспомнил.

— Саша! — окликнул он девушку.

Она оглянулась и тоже остановилась.

— Неужели Саша? — спросил Сергей, не смея шевельнуть сложенными на груди руками со столь прекрасным натюрмортом из огурцов, помидоров и зажатой между ними трехлитровой банки с молоком.

— Саша, — застенчиво улыбнулась она.

— Ох, как ты изменилась! Ты же вот такой была… Сколько тебе было, лет десять?..

— Наверное, — ответила она, еще больше смутясь.

— Если бы встретил тебя не у дома, ни за что бы не узнал!

— Обязан был узнать, — вмешался в разговор Михаил. — Ведь соседи. Правда, Саша?

Саша неуверенно пожала плечиком. Застенчивость делала ее очень милой. Щеки зарделись, длинные золотистые ресницы то опадали над синими глазами, то поднимались к густым пшеничным бровям. Видя, что она очень смущается, Сергей спросил, не задерживают ли они ее.