Свадебное пари
Шрифт:
Она достойна самого лучшего. И поэтому ее послали в школу для молодых леди, очень далеко, в Кент, где она безумно тосковала по дому. Зато ее речь лишилась стаффордширского выговора, и девушку заставляли ходить с книгой на голове, пока ее спина не стала идеально прямой, а позы — грациозными. Несколько недель на континенте должны были завершить ее образование и подготовить к лондонскому дебюту.
Иногда Марианна позволяла себе помечтать о том, как дочь представят его величеству, если, конечно, они попадут в те круги, где можно найти патронессу, которая стала бы покровительницей
Генерал Джордж Хейуорд, чья усопшая жена была вдовой некоего неизвестного шотландского графа, мог считаться слишком старым для Абигайль, но отзывы о нем были безупречными. Он прекрасно ладил с Уильямом, которого представил военным, толпившимся в салонах и клубах Брюсселя, а его падчерица леди Серена стала идеальным примером и наставницей для Абигайль. Марианна постаралась выбросить из головы сомнения касательно возраста генерала и сосредоточилась на восхитительных перспективах для дочери. Сделав удачную партию, она по праву войдет в высшие круги общества, о которых сама Марианна могла только мечтать.
— Надеюсь, генерал Хейуорд не потерял карточки, которую дал отец, — выразила вслух Марианна мысли, которые тревожили дочь.
— Он не сказал, когда они вернутся в Лондон, мама.
— Ты права. Но прошло уже три недели, — расстроено пробормотала Марианна, принимаясь барабанить пальцами по колену, прикрытому теплой шерстяной шалью.
— Возможно, генералу не пристало появляться на Брутон-стрит, — высказалась наконец Абигайль, пытаясь говорить непринужденно, словно шутя.
— Вздор, дорогая. Твой отец поговорил со знающим человеком. Это очень фешенебельный адрес. И ты должна согласиться, что дом весьма красив и хорошо меблирован.
Абигайль кивнула. Что верно, то верно, но она сомневалась в том, что отец разбирается в тонкостях светской жизни. Она горячо любила отца, но после кентской школы была вынуждена признать, что его манеры оставляют желать лучшего, а добродушный юмор здесь считается грубым и неподходящим для изысканного общества. Вполне возможно, что те, на чье мнение он полагался, вряд ли принадлежат к сливкам общества.
Коляска остановилась у дома на Брутон-стрит, и Абигайль была вынуждена признать, что сверкающие окна, блестящая краска и величественные входные двери явно придают дому элегантный вид.
Она пошла вслед за матерью. За ними шел нагруженный пакетами лакей.
Заслышав шаги, из библиотеки показался широко улыбавшийся Уильям Саттон, держась одной рукой за солидное брюшко.
— А, вот и вы… как всегда, прелестны. Накупили безделушек? Повезет, если вы меня не разорите! Приятная прогулка, дорогие мои?
— Очень. Спасибо, папа.
Абигайль привстала на носочки, чтобы поцеловать отца в щеку.
— Честное слово, мы тебя не разорим. Всего лишь шарф и новые ленты для старой шляпки да еще кружево для маминого голубого платья.
— О, я просто шутил, кошечка, и ты это знаешь, — хмыкнул Уильям, потрепав дочь по щечке. — Для тебя только самое лучшее. Но ты должна покупать новые шляпки, а не отделывать старые. Стыдитесь, миссис Саттон, я ведь велел вам не стесняться в расходах!
— Я и не стеснялась, дорогой сэр!
Жена погладила его по щеке.
— Возвращайтесь в библиотеку, и я велю Моррисону подать второй завтрак. Со времени первого прошло несколько часов, и я знаю, как ты голоден. Обед будет сервирован только в шесть. Помни, мы живем по лондонскому времени.
— Как я мог забыть, — притворно пожаловался Уильям. — Понять не могу, как можно обедать так поздно, а потом ложиться спать.
— Но, папа, люди обычно не спят после обеда. Они редко ложатся раньше двух-трех ночи, а иногда не спят и до рассвета.
Отец резко вскинул глаза и покачал головой.
— Я так не смогу, дорогая. Но ты молода… это совершенно другое дело. Помни только: я не позволю, чтобы ты исхудала и осунулась.
— О, папа, конечно.
Абигайль сделала реверанс, нежно улыбнулась, что заставило его рассмеяться и назвать дочь плутовкой, после чего поспешила к себе. Она развязала ленты шляпки и швырнула ее на кровать, прежде чем уныло побрести к окну. Улица внизу была почти безлюдна, но она слышала звуки огромного города: стук колес по булыжным мостовым, крики уличных торговцев-пирожников и ломовых извозчиков, вопли кучеров, сидевших на козлах кебов.
Абигайль не хотела пребывать в покое своей комнаты. Не хотела находиться на тихой улице, тянувшейся под ее окном. Лондон, весь мир у ее ног, а она сидит взаперти и ждет, пока кто-то раздобудет ключ к двери в этот мир. Но ведь она может прогуляться сама? По Пиккадилли, ведь это совсем недалеко, в конце улицы. Дома она постоянно гуляла одна. И ничего не случится!
Забыв о шляпке, Абигайль быстро сбежала вниз в надежде не встретить слугу. К счастью, никто не вышел в переднюю. Девушка ступила на крыльцо и глубоко вздохнула. Здравый смысл подсказывал ей, что этого нельзя делать, по крайней мере без эскорта. Это Лондон, а не провинциальный город, к которому она привыкла. Нужно было попросить лакея или хотя бы горничную проводить ее, но бесшабашность и авантюризм бурлили в крови.
Абигайль тряхнула головой, наслаждаясь свободой, и быстро зашагала по улице, тревожно оглядываясь и каждую минуту ожидая повелительного окрика. Но она благополучно добралась до конца улицы и свернула на Пиккадилли.
Здесь картина была куда более оживленной, а городской шум — громче. Люди с любопытством оглядывали хорошо одетую девушку без плаща, шляпы и сопровождения. Но Абигайль было все равно: это только добавляло остроты ее приключению. Поэтому она продолжала брести по Пиккадилли, пока молодой щеголь в кричащем золотистом с алыми полосами жилете не поднял к глазам лорнет и не стал нагло ее рассматривать. Девушка гордо отвернулась и ускорила шаг. И вдруг сообразила, что он преследует ее. Испугавшись, она нырнула в узкий проход и оказалась на шумном дворе, окруженном с четырех сторон высокими кирпичными стенами зданий.