Свадебное путешествие
Шрифт:
VI
Вскоре кухарке пришлось отлучиться из Уккле — ей прислали анонимное письмо:
«Ваша мать тяжело больна, — сообщалось в нем. — Она хочет повидать вас. Как можно скорее отправляйтесь в Ревэн, если хотите увидеть ее в последний раз».
У девушки не имелось ни сбережений, ни разрешения на отлучку. Испрашивать и то и другое она явилась к госпоже баронессе, и та весьма великодушно соизволила согласиться. Когда же речь зашла о деньгах, спросила, сколько та получает жалованья.
— Тридцать франков в месяц.
— Сколько еще до конца месяца?
— Он уже истек.
— Взглянем
— Вот он, госпожа баронесса.
Розье прочла.
— Да, все правда, — вымолвила она. — Вам теперь же нужны эти тридцать франков?
— Да, мадам, иначе я не смогу поехать.
— А как же ваша матушка?
— У меня там есть еще сестра.
— Да вот, возьмите вы эти тридцать франков. Дайте мне в них расписку, чтобы мне не пришлось выплачивать их самой господину доктору. Если вам придется оставаться там пару недель, я уж постараюсь обойтись тут без вас.
Приехав в Ревэн, кухарка нашла мать совершенно здоровой, а сестра очень удивилась полученной ею записке. Тогда та выкинула все это из головы и целых две недели в радости сердца вкушала утехи свободы.
Еще через несколько дней Сиска и Жанетта, болтая на кухне, живо обсуждали нежданную перемену в характере Розье.
— С тех пор как они уехали в Остенде, она уж как подобрела. И выезжает частенько, и даже Сиску заставляет вместе с собою обедать, да как задушевно, а обслуживать их обеих оставила Жанетте, но и ей посулила, что при случае тоже с собою за стол посадит, прибавив, что нечего одной баронессе над другой заноситься и тогда уж подавать им будет Сиска.
— Ну вот, — простодушно признавалась Жанетте Сиска, — знала же я, что в душе она совсем не зла. Так всегда: поглядишь на людей, уж такие сердитые, а внутри-то у них сердце доброе. Вот и теперь это доброе сердце в ней говорит.
— Может, и так, — соглашалась Жанетта, украшая воскресную шляпку новыми зелеными лентами. — Может, оно и так. — Зеленое было нынче в моде. Она связала ленты двумя узлами, и бант получился величиной с большую тарелку. — Может, оно и так, только не верю я в ту доброту, что снисходит на людей ни с того ни с сего.
— Может, это оттого, что ей больше мсье глаз не мозолит?
— Да нет, Сиска, уверяю тебя, дело в другом.
— В чем же?
— В том, что она уже десять дней выезжает из дому, постоянно пропадает где-то часами и возвращается деловая такая.
— Господи Боже, мой громадный кот!
— Какой еще кот?
— Да уж знаю какой.
VII
Однажды утром Розье принялась истошно звонить в колокольчик, призывая Сиску.
В ужасе взбежав по лестнице, добрая девушка спросила:
— Мадам заболела?
— Ничуть, Сиска, — елейным голоском отвечала Розье, — сама видишь, мне хорошо как никогда. Увы! Боже милостивый! — она вздохнула. — Ты можешь доставить мне очень большое удовольствие, да, — такое большое удовольствие!
— Какое же, мадам? Только скажите, за мной дело не станет.
— Надо бы съездить в Гент, Сиска, и зайти в «Императорские доспехи», разыскать там сундук, в котором лежат гимнастерка и пожарный шлем бедного моего мужа. Он теперь на небесах и простит мне, что я так поздно решила собрать эти драгоценные сувениры. Но мне так тоскливо, Сиска, ох, как мне тошно. Да простит он мне, да-да! Ты ведь знаешь, что это он на Губернаторской
Сиска воинственно набычилась.
— Если уж ради патриота, — отвечала она, — так я сей секунд. Но ведь это дорогое путешествие, правда, мадам? — добавило наивное создание, бедное как церковная мышь.
— Дорогое? — переспросила Розье. — Съездить и вернуться в третьем классе, обед, ужин и размещение на две недели — если по полтора франка на каждый день. Это будет двадцать семь франков десять сантимов. Вот они, и не говори мне, что я скупа.
— Я и не говорю, мадам, но только где ж это я сыщу размещение и кормежку за один франк двадцать пять сантимов? Мне нужно сорок франков. Я ведь могу и заболеть, или в поезде со мной что случится. Ненадежные они, паровозы-то эти. Если не придется потратить, так я привезу вам обратно. Но случись какая беда — не оставаться же мне на улице, сев на задницу, точно нищенка, и чтоб нечем было уплатить тому, кто меня подберет и проводит в трактир. Если дилижанс не так уж дорого обойдется, так я бы уж лучше в дилижансе. Говорю вам, мне надо сорок франков.
— Возьми же, пиявица, вот тебе сорок франков. Ты уж чего не придумаешь, только чтоб с меня три шкуры спустить.
— И не поеду я, раз вы пиявицей меня называете. Никакой мне радости нету трястись по этой железной дороге и во всяких механериях, которые дьявол водит. И нечего смеяться, уж я-то как никто знаю, что их тащит сам дьявол. Того гляди, попятится назад, тут-то машины и расплющит одну об другую, точно фиги, а с ними и пассажиров. Да ладно, я прочту перед отправкой молитву, тогда, может, дьявол меня и пятясь не раздавит.
— Да не волнуйся ты, Сиска. Ты — хозяйка крупной суммы денег. Деньга-то редка, а жизнь коротка.
— Уж это и я хорошо знаю, раз сам Папа Римский нуждается в деньгах и просит меня, чтобы я давала их господину кюре.
— Ты, Сиска, в рай попадешь.
— Постараюсь это заслужить, мадам.
— Дадут тебе рисовой каши и серебряные половники, чтобы черпать.
— Чего дадут, тем и буду сыта и довольна, уверяю вас.
На следующий день Сиска отправилась в Гент. В дороге она думала: «Удивительная штука, ведь муж госпожи в Генте считался оранжистом, а теперь вот она говорит, будто он был патриот и пожарник. Нет, не стану-ка я слушать злые языки; какой же он недобрый, этот мир».
VIII
Едва за Сиской закрылись ворота, как Розье призвала к себе в комнату Жанетту.
— У нас завелся вор, — строго сказала она ей.
— Вор? — спросила Жанетта.
— Да, вор или воровка.
— Уж не меня ли вы имеете в виду?
— Может, и вы, а то другой кто.
— Я никогда ни у кого ничего не взяла.
— Любая служанка…
— Вот уж нет.
— Вы еще скажите, что я солгала.
— Да, вы солгали! — возразила Жанетта, тут же получив от Розье такую затрещину, что опрокинулась навзничь.