Свадебный кастинг
Шрифт:
– Здравствуй, Алеша! Здравствуй, братик! – сказала она, убирая в пакет для мусора частично уже увядшие цветы. – Вот и сбылась твоя мечта! Ты же всегда так хотел летать! Ну и как тебе там, на небе? Ты нас оттуда видишь? Если да, то не волнуйся за нас больше! У нас все хорошо!
Она разговаривала с ним, а сама вытирала пыль со стелы, насколько позволял ее рост, и тут я подошла к ней.
– Анна! – осторожно позвала ее я. – Давайте я вам помогу, я же все-таки выше вас и мне удобнее будет.
Она вздрогнула и резко повернулась, но, увидев, что это я,
– Не беспокойтесь ни о чем! – попросила ее я. – Я давно знаю, какую роль сыграл Алексей в судьбе вашей семьи, но, как видите, эту тайну не выдала и выдавать не собираюсь. Кем бы ни считали его другие люди, но для вас он навсегда останется тем Алешей, которого приводила в гости к Татьяне Борисовне его бабушка Алевтина. Так ведь?
– Спасибо! – тихонько сказала она. – Он в моей памяти действительно по-прежнему Алеша, товарищ моих детских игр.
– Расскажите мне о нем! – попросила я.
– Зачем это вам? – удивилась Анна.
– Понимаете, я столько о нем слышала, что не могла не заинтересоваться, – объяснила я.
– Ну, если вам так хочется, – пожала плечами она.
Мы прошли к скамье, сели на нее, и Анна начала рассказывать:
– Алеша хороший был. Очень хороший! С детства мечтал летчиком стать и все обещал, что он нас тогда обязательно покатает.
– А почему он у бабушки воспитывался? – спросила я. – Отец же у него был дальнобойщиком, а зарабатывают они немало. Его мать вполне могла сидеть дома и заниматься сыном.
– Характер у нее был такой, что не могла она дома сидеть, но и сына в детсад отдавать не хотела – думала, что бабушка его лучше вырастит. Она его утром приводила, а вечером забирала.
– Странно, что при таком домашнем воспитании Алексей не вырос мазаным-лизаным, – удивилась я.
– Ну что вы! – тихонько рассмеялась она. – При его-то характере! – И стала рассказывать дальше: – А потом у него мама погибла, и он стал уже постоянно у бабушки жить. Только она и без того больная была, а уж после смерти дочери на одних лекарствах и держалась, все надеялась, что до Лешиных восемнадцати лет дотянет.
– Но недотянула, – тихонько сказала я.
– Да. Я свою бабушку тогда к ней водила, когда она окончательно слегла. Она тогда все просила: «Танечка! Ты уж за Лешенькой присматривай! Женится ведь Мишка, а какая ребенку с мачехой жизнь?» Это она об отце Леши говорила, – объяснила Анна.
– Я поняла, – кивнула я.
– Так и получилось! – с горечью сказала она. – Когда его бабушка умерла, он к отцу перебрался, но постоянно прибегал к нам, особенно когда отца дома не было. Он и ночевал у нас иногда. А потом дядя Миша женился...
Она помотала головой, а я сказала:
– И он мачеху и ее любовника убил, когда их в постели вместе застукал!
– Так и было, – вздохнула она. – Мы тогда все удивлялись, почему он долго не приходит, и я в его школу сбегала, чтобы узнать, не случилось ли чего, а мне там все и рассказали. Бабушка так плакала, когда об этом узнала! Она маму тогда попросила, чтобы она адвоката хорошего нашла. Сказала ей: «Люсенька! Людям надо добро делать, и тогда оно к тебе же и вернется! А Лешенька ведь еще и сирота! Ему и прислониться-то не к кому!» Ну, мама с начальником своим поговорила...
– Михаилом Григорьевичем Гринбергом? – спросила я.
– А вы откуда знаете? – удивилась она.
– Я с ним встречалась, когда расследованием занималась, – объяснила я.
– А-а-а! – кивнула она. – Он Кацу позвонил, попросил помочь, и тот согласился.
– Дорого, наверное, обошлось? – спросила я.
– Этого я не знаю, ему бабушка заплатила, потому что ее пенсию мы на «черный день» на книжку клали. Вот деньги и пригодились! Мама с бабушкой на суд ходили, а меня не взяли – я же тогда еще маленькая была. Я потом из их разговора слышала, что Кац свои деньги не зря получил, а вот отец Лешу проклял, прямо там, в зале суда, и сказал, что он ему больше не сын.
– Мне говорили, что он очень свою жену любил и после ее смерти с горя запил, – добавила я.
– Я тоже потом об этом узнала, – подтвердила она. – Представления не имею, как можно любить женщину, если она тебе постоянно изменяет? – недоуменно сказала Анна.
– Есть многое на свете... – философски заметила я.
– Наверное, да! – согласилась она. – Мы Леше в колонию писали, посылки отправляли, а мама даже ездила. А потом Лешка вышел и к нам пришел. Он и до этого бабушку любил, а тут... Он ее просто боготворить начал и попросил, чтобы она разрешила ему ее «бабушкой» называть – раньше-то он ее «бабой Таней» звал, и она, конечно, разрешила, потому что жалела его очень. Он ее все благодарил за то, что она ему помогла, а она только отмахивалась и говорила, что просто слово свое Алевтине сдержала, когда обещала за ним присмотреть.
– А потом он снова сел, – сказала я.
– К сожалению! – печально произнесла Анна. – И его снова Кац защищал, только в этот раз Леша ему сам заплатил. Мы все на суд ходили, даже бабушка, хотя ей и очень трудно было, но мы для нее такси взяли. А когда приговор объявили, она к нему подошла и попросила: «Лешенька! Пообещай мне, что это в последний раз!» – а он ей ответил: «Бабуля! Я твоим здоровьем клянусь, что больше никогда не сяду!»
– И слово свое сдержал, потому что больше действительно ни разу не сел, – подтвердила я.
– А потом это несчастье случилось, как раз когда он... Ну, в общем, сидел, – отвернувшись, тихо сказала Анна. – Когда он вернулся... Я Лешу еще в коридоре предупредила о том, что случилось, и он с лица спал, сказал только: «Как же вы бабулю не уберегли?» А потом при бабушке он был спокойный такой, уверенный и все успокаивал ее, что она скоро поправится, а уж он за нее отомстит так, что эта тварь проклянет тот день, когда родилась на свет!
– А ваша бабушка взяла с него слово, что он не будет искать эту женщину, потому что ее бог накажет за такую подлость, – заметила я. Увидев, что Аня удивленно на меня смотрит, пояснила: – Я разговаривала с Алексеем, и он сказал мне, что ее действительно не искал.