Сварог
Шрифт:
– Да, ты что стал, как истукан, поди сюда, говорят.
Радомир увидел возле корчмы двух пожилых мужиков, один из которых мочился прямо на стену заведения, из которого они, судя по всему, только что вышли. Парню были противны эти люди, поэтому, сделав несколько шагов в их направлении, он холодно поинтересовался:
– Чего вы от меня хотели?
К этому времени второй мужик уже облегчился и, пошатываясь, повернулся к Радомиру, завязывая веревки на портках.
– Малец, ты бы мог помочь старым воинам? – дружелюбно спросил мужик, и стал медленно подходить к Радомиру.
– Да, а что у вас случилось? – спросил Радомир, погладывая на двух здоровенных мужиков, которые к нему подошли и стали с двух сторон. Один из них, зажав поочередно каждую из ноздрей,
– Мне надо идти, извините.
– Стоять! – зарычал тот, который вытер руку о рубаху Радомира, и, чуть не споткнувшись о камень, снова подошёл к нему.
– Не ори на него, Кабан, малец и так в штаны уже наложил, – прохрипел второй.
– Дай, нам несколько денарий, а то наши закончились, и нам больше не наливают, – произнёс мужик, – и Радомир почувствовал неприятный запах перегара и репы.
– У меня ничего нет, поэтому я не могу вам ничем помочь, – ответил Радомир, и только собирался уходить, как вдруг заметил, что один из них замахивается на него кулаком, желая видимо наказать за отказ.
Радомир успел наклонить корпус, и огромный кулак прошёл выше головы. Оставаясь в этом положении, на полусогнутых ногах, Радомир побежал на противника и, вложив всю свою массу и силу, толкнул нападавшего плечом. Кабан отлетел и рухнул прямо в придорожную грязь. Радомир, ожидая ещё одного нападения, развернулся в направлении второго мужика, но тот стоял и смеялся, показывая пальцем на своего друга, лежащего в грязи.
– Чего ты ржешь, Акун, дай уже ему в ухо, – прокричал Кабан, вымазанный в грязи и навозе, попытавшись подняться на ноги.
– Ладно, – внезапно прекратив заливаться смехом, ответил второй – и, достав из-за пояса кинжал, пошёл на Радомира.
Когда Акун был уже в нескольких шагах и Радомир в подробностях рассмотрел его лицо, искаженное злобной гримасой, вдруг раздался крик:
– А ну, стоять.
Акун, остановившись, посмотрел в сторону корчмы, на ступеньках которой стоял высокий и на вид достаточно сильный человек с широким шрамом на лице. Радомир его сразу же узнал.
– Гордей, остынь, – произнёс Акун, – он сам на нас накинулся.
Гордей подошёл ближе к нему и смерил его взглядом. Затем он перевёл взгляд с Радомира на Кабана, продолжавшего ещё лежать на земле.
– Вы же были хорошими дружинниками, а теперь вы пьянчуги и подлые псы, – произнес Гордей. Думали поживиться в лёгкую, да не тут-то было? Пошли отсюда, чтобы я вас сегодня тут больше не видел.
Мужчины без единого звука поднялись, и Акун, подбежав к Кабану, помог ему подняться. Гордей, ещё раз посмотрев на Радомира, повернулся и пошёл обратно в корчму, а Радомир, проводив взглядом Гордея, продолжил свой путь в сторону дома.
Медовуха лилась рекой, Гордей пил, почти не закусывая, и к вечеру сильно захмелел. Приближался второй день рождения его маленькой сестрёнки, который она уже не отпразднует. Утром, как всегда, он ходил в лес за дальнюю реку, как они с Умилой называли это место. Там он нарвал её любимых лютиков, чтобы положить на могилу. Гордей хорошо помнил тот день, когда нашёл её детское искалеченное бездыханное тело, и когда он об этом думал, то в нём с новой силой закипали чувства ярости и мести. Он злился на себя, ведь он так и не узнал, кто это с ней сделал, а когда в поселении пошли слухи, что это чародей Хельги терзает людей, обратившись огромным зверем, он зацепился за этот вариант, так не надо никого искать, виновник известен, остаётся только прийти и покарать его. Гордей помнил, как маленькая сестрёнка всегда тащила в избу выпавших из гнезд птенцов, ругала охотников, которые возвращались с охоты с мертвыми тушками наперевес. Она всегда просила его не убивать людей в схватках, а только обезвреживать. Гордей, ради Умилы старался так и поступать, но однажды, это привело к тому, что пощажённый им преступник воспользовался случаем и ударил его плетью с металлическим наконечником по лицу, из-за чего Гордей ослеп на один глаз. Он, конечно, об этом ей не рассказал, потому что она так жалобно плакала и жалела старшего брата, когда увидела его рану. Она ежедневно обрабатывала её мазями и накладывала свежие примочки. Умила была ему не только как младшая сестра, но и как дочь: после смерти родителей они остались одни.
– Ты знаешь, я убью этого волхва, я найду его, пусть даже староста этого не хочет, – через силу подбирая слова, заявил Гордей кому-то, кто сидел с ним рядом за столом.
На него никто не обращал внимания, корчма была наполнена голосами людей, которые собирались группами и что-то громко обсуждали, выпивая и закусывая. Только Гордей сидел один, он чувствовал себя самым одиноким человеком, даже в этой толпе народа. Он боялся этого состояния, и поэтому решил привлечь внимание мужика, сидящего рядом.
– Слышишь, мужик! Я говорю, что убью этого волхва, он сдохнет, как поганый пёс, – закричал он повернувшемуся к нему человеку в лицо, и как бы по-дружески толкнул его в плечо.
– Ты, чего, в ухо захотел? – послышался хриплый голос в ответ.
– Ты не слышишь меня? – продолжал Гордей, я убью его и отомщу за мою Умилу.
– А ну сгинул отсель, мне плевать на твою Умилу и на тебя тоже, – пробасил мужик, после чего его друзья засмеялись.
Гордей, может быть, и не обратил бы внимание на слова незнакомца, он был сильно пьян, и даже ровно сидеть у него получалось с трудом, но, когда он услышал, каким образом тот упомянул имя его любимой сестрёнки, сдержать себя он уже был не в состоянии. Он зарычал, как какой-нибудь лесной зверь, и, схватив незнакомца за холщовую рубаху, потащил его прямо по лавке, а после швырнул на пол. В корчме повисла тишина, некоторые из находившихся там людей не понимали, что происходит и вертели головами, пытаясь это выяснить.
– Ах ты, ирод поганый, что удумал? – закричал незнакомец Гордею, поднявшись на ноги.
– Ты виноват, ты оскорбил память моей любимой сестрёнки, она ведь ничего плохого никому не сделала, а ты на неё плюёшь, – у Гордея заплетался язык и кружилась голова, но он чувствовал в себе силу, которую подпитывала злость.
Мужик не понимал, о какой сестрёнке идёт речь, и, посчитав Гордея не в своём уме, хотел избежать драки, но его друзья начали кричать, что он должен драться, ведь его при всех опозорили и что он теперь обязан наказать этого дуботолка (нар. дурака). Незнакомец пошёл у них на поводу и, засучив рукава рубахи, пошёл на сближение, выставив одну руку перед собой, а вторую заведя назад. Гордей стоял с опущенными руками, слега пошатываясь. Он даже не стал уворачиваться от ударов незнакомца, казалось, что ему была просто необходима эта боль. Возможно, он так себя наказывал за то, что не уберёг Умилу, а возможно, он просто хотел выбить из себя опьянение. Осознав то, что Гордей не сопротивляется, мужик остановился и, опустив руки, произнес:
– Эх, чудной же ты мужик, но чую я, что на душе у тебя совсем худо. Я не хотел обидеть тебя и твою сестру, ты не серчай на меня, а пойдём лучше поднимем по чарке за дружину нашу и воеводу Ярополка. Гордей кивнул головой, и они сели обратно за стол.
Гордей переходил «дальнюю реку» по упавшему через неё дереву, служившему мостом. Как только он оказался на другом берегу, вдруг услышал сзади детский голос:
– Гордей, подожди меня, а то мне тут одной страшно.
Резко повернувшись назад, он увидел Умилу. Он не мог поверить своим глазам, поэтому стал выкрикивать имя сестры и говорить, что он сейчас к ней вернётся. Она засмеялась своим детским тоненьким голоском и, забравшись на дерево, пошла к нему навстречу. Гордей в этот момент испытал, наверное, все эмоции одновременно: он радовался, боялся и не верил во всё происходящее. Не дожидаясь, когда сестра перейдёт реку, Гордей пошёл к ней. Они шли друг к другу навстречу, но не сближались. Гордей испугался этого и вначале ускорил шаг, а потом и вовсе побежал к ней. Когда они всё же сблизились до пары аршинов, Умила вытянула вперед руку и начала повторять его имя.