Свеча для трупа
Шрифт:
Мередит понимала, что это ложь во спасение. Но священник просил ее не говорить никому о найденном теле. Да и, как он верно заметил, и так скоро все узнают. Хотя высокомерная мать члена парламента вряд ли причисляла себя ко «всем».
— Ясно.
У Мередит возникло чувство, что Маргарет Холден ей не поверила. Несколько мгновений на ее губах трепетал следующий вопрос, но она только добавила:
— Спасибо за чай. До субботы.
Она вышла в холл. Было слышно, как Оскар шумно спускался по лестнице.
— Стой спокойно! — велела ему хозяйка.
Мередит
Щелкнула входная дверь. Возник и стал удаляться шум автомобильного двигателя.
Оставшись одна, Мередит сделала глоток остывающего чая и подумала: «Интересно, как там дела у Джеймса на кладбище?» Затем ее мысли обратились к предстоящей субботе. «Я исполняю обязанности хозяйки на приемах». У этой мамочки твердый характер. Политическая карьера ее сына — это его идея или ее?
Ей пришел на ум отрывок из Гилберта и Салливана: «Для партии своей всегда голосовал. Что можно думать самому — не ведал и не знал».
Она вымыла чашки, вылила остатки воды из миски Оскара и вытерла лужу на полу. Не похоже было, что священник скоро возвратится. Она может заехать за книгой в другой раз.
Мередит вышла из дома и отцепила велосипед. Довела его до ворот и остановилась с одной ногой на педали, другой — на земле. Мимо проехал полицейский фургон, направляясь в сторону кладбища. Будто притянутая магнитом, она медленно поехала за ним.
Дождь почти прекратился. На тесном пятачке впритык друг к другу стояли полицейские машины. Неловко балансируя на узком сиденье велосипеда, Мередит прислонилась к кладбищенской стене из серых, грубо обработанных камней, заметно клонившейся наружу. За столетия, прошедшие с ее постройки, мостовая, идущая вдоль нее, сильно опустилась.
За этой стеной, прямо рядом с Мередит, лежали мертвецы. Возможно, однажды под давлением древней земли кладбища эта старая стена наконец не выдержит, и на мостовую хлынет лавина сгнивших человеческих останков.
«Не воображай ерунды!» — пристыдила себя Мередит. Это все годится только для фильмов ужасов. Даже если стена и рухнет, с той стороны будет просто земля. Могилы здесь — одни из самых старых, их содержимое давно распалось. Тлен к тлену, прах к праху. А в данном случае — грязь к грязи. Она заметила, что к камням стены цепляется растение с мясистыми бледно-зелеными листьями, растущими прямо от ползучих стеблей. Оно было похоже на зеленую многоножку, передвигающуюся по тропинкам из крошащейся извести. Кое-где на нем виднелись маленькие звездообразные желтые цветы.
Мередит знала, что это. Очиток. Алан говорил ей как-то, что очиток ядовит, как и многие другие часто встречающиеся растения. Тот факт, что он рос здесь, казался зловещим, как будто корнями он уходил в то, что было с другой стороны стены. Внешний видимый признак внутренней невидимой гнилости.
С перевешивающегося через стену дерева полилась вода — прямо ей на макушку. Мередит проехала чуть дальше. Полицейские все были заняты, никто ее до сих пор не заметил. Среди деревьев
Мередит почувствовала, что ей здесь не место. Она знала, что не должна стоять вот так, наблюдая за каждым движением полицейских. «Ты же прекрасно знаешь, кто ты после этого, — упрекнула она себя. — Просто еще один досужий зевака, которому в жизни не хватает острых впечатлений». Но это ведь не так, верно? Тогда почему она здесь? Чем же притягивает нас смерть?
Викторианцы и георгианцы, похороненные с другой стороны этой покосившейся стены, ежедневно лицезрели доказательства того, что человек смертен. Люди умирали от таких странных недугов, как колики и лихорадка. Детей уносила скарлатина, дифтерия и бог знает что еще. В наше время мы избавлены от таких вещей. Но как же мы любим посудачить о жестоких убийствах! Как мы расхватываем газеты с их жуткими подробностями! «И почему я стою здесь и чего-то жду?» — снова подумала Мередит.
Подъехала еще одна машина, из нее вышел лысеющий мужчина средних лет, в мятом костюме, с докторским чемоданчиком в руках. Видно было, что он недоволен вызовом. В данном случае речь не шла о спасении чьей-то жизни, просто смерть остается смертью — при любых обстоятельствах ее необходимо официально засвидетельствовать. Может быть, он только принялся за свой ленч, когда его вызвали.
Молодой констебль наконец заметил ее. Мередит не видела, как он подошел, и чуть не подпрыгнула, когда он обратился к ней:
— Боюсь, вы не можете находиться здесь, мисс. Сами видите, сколько машин приезжает и уезжает. Пожалуйста, следуйте дальше.
В его голосе звучали извиняющиеся нотки. Мередит встретилась с ним взглядом, и он улыбнулся заговорщической улыбкой. Он знал, почему она здесь остановилась. Она вспыхнула от смущения и досады за это смущение.
— Я была у священника. — Ее унижала необходимость объяснять, почему она стоит здесь, убеждать констебля в том, что она не очередной любопытствующий. — Я пришла к нему по поводу одной вещи, когда его вызвали сюда.
— О, я думаю, он еще не скоро освободится! — сказал молодой человек. У него было свежее, круглое лицо. На вид ему нельзя было дать больше двадцати. — Наверное, вам стоит сейчас вернуться домой и приехать позднее. — Под его бархатными интонациями скрывалась непреклонность.
Беда, когда полицейские начинают казаться тебе молодыми. Это потихоньку подбирается возраст. «Да какого черта! — возмущенно подумала Мередит. — Мне всего тридцать шесть!»
«Вот именно, что тридцать шесть! — отозвался ехидный голосок у нее в голове. — Во времена Тюдоров средняя продолжительность жизни равнялась двадцати одному году. Кое-где на земле она до сих пор держится в таких пределах».