Свеча Хрофта
Шрифт:
Руни почувствовала, как тяжелеют веки. Лицо горело, губы казались кусками сосновой коры.
— Бабушка, — начала она, пытаясь подняться со скамеечки у очага и перебраться на свою лежанку. Серебряная брошка покатилась по полу.
— Эх ты, напасть какая, — досадливо пробормотала старуха, подхватывая ее под руки, и почти волоком потащила к постели. — Сейчас натопим, прогреем тебя, девка. Дождешься отца и братьев, никуда не денется твой Великий Хедин. Может, он и погубил моего Брана, а лгать бы, верно, не стал.
Эти слова, проникшие в медленно затягивающееся туманом сознание Рунгерд, эхом стократно
— Лгать бы не стал, не стал…
— Не стал бы, — сама себе ответила Руни, — И, возможно, выполнит свое обещание. Когда будет подходящее время. Когда до смешных чаяний и надежд смертных дойдут божественные руки Познавшего Тьму. Того, для кого эоны равняются часам. Для кого человеческий век — всего лишь мгновение. Может быть, он найдет способ вытащить героев из царства теней. Но кто будет их ждать? Хватит ли жизни смертной матери, чтобы дождаться сына? Хватит ли жизни маленького сына, чтобы на излете глубокой старости увидеть возвратившегося отца? Хватит ли ее жизни, жизни Рунгерд, чтобы снова обнять братьев? Или ее унесет весенняя лихоманка? Или убьет одним движением рук какой-нибудь Маг, которому она в недобрый час попадется на пути?
Сознание возвращалось медленно, и вместе с ним пришла и прочно засела в голове Рунгерд единственная мысль: нет времени ждать милости от богов. Что такое человек, слабый, лишенный магии, в сравнении с целыми мирами, о судьбах которых должны думать Хедин и Ракот? И что такое крошечный угасший огонек людской веры перед всепожирающими кострами Великих битв? Земля и люди — об этом запамятовали в своей божественной суете нынешние владыки Упорядоченного. И кто напомнит им, если не человек? Песчинка. Но такая, что, забившись в сандалию, до слез измучает странника.
У Руни оставалось наследство деда. Не то, что он скопил в кожаном кошельке, а то, что оставил в ее памяти. То, о чем молчал годами он сам и о чем не смела говорить Рунгерд.
Полная решимости воплотить задуманное, Руни отчаянно боролась с недугом. Старая Элга ухаживала за ней. Казалось, завеса молчания и брани, которой она отгородилась от всех после ухода мужа, наконец пала. И Элга говорила теперь, почти не переставая. Рассказывала о муже и их жизни. О том дне, когда пришел за Браном тан Хаген.
О том дне, когда воины Хагена едва не погубили деревню и Бран начал собирать свое смехотворное воинство для похода на Хединсей. Она проклинала день и час, когда отдала сердце и руку этому лесному бродяге, погубившему ее жизнь.
— Зачем ругать мертвых? — наконец не выдержала потока ее брани Рунгерд. — Он был вам хорошим мужем. И был хорошим человеком… И не стоит тревожить его такими словами. Ведь вы, бабушка, любили его…
— Любила? — Элга грозно свела брови, прищурившись, глянула в глаза Руни. — Не любила, девочка, до сих пор люблю. И сердцем, вот здесь, — старуха положила морщинистый кулак на грудь, — каждый час по нему тоскую. И браню его, проклятого, за то, что оставил меня.
— Он умер, — уговаривала Руни, — иначе не оставил бы. Вернулся б непременно.
— Он не умер, — отозвалась старуха резко, — Бран жив.
Рунгерд хотела утешить несчастную, сказать ей, что это так. Что все, кого мы потеряли, живы в нашем сердце. Так говорили деревенские
— Он жив. Вот тому доказательство. — Она положила на стол перед Рунгерд великолепный складной нож превосходной гномьей работы. Резную рукоять украшал прихотливый орнамент, на лезвии виднелись полустертые, высохшие следы чего-то, похожего на кровь. — Бьюсь об заклад, это не кровь моего Брана, — горячо проговорила старуха. — Я как увидела этот нож на пороге, так сразу узнала Хрофтов подарок, сразу поняла, что Бран сказать хотел. Что жив. Но вернуться не может. И чтобы я боролась, как он всегда боролся. Пока кровь врага не напитает клинка. Но я не сумела. Я всего лишь старуха, простолюдинка. У него была сила, какой у меня отродясь не было.
Горькое раскаяние прозвучало в словах Элги, и Руни не удержалась и обняла старуху за плечи.
— Как бы хотела я вонзить этот ножик в того, кто отнял у меня моего мужа, — воскликнула она, сжимая в дряблой темной руке нож, но тотчас невесело усмехнулась собственным словам, — только куда мне, старой кляче. Возьми ты. Может, тебе он послужит лучше. Продай и купи себе теплый плащ.
Руни отстранила руку старухи, но глаза ее так и впились в чудесное изделие подгорных мастеров.
— А отчего ты сама не продашь его? — тихо спросила она, изо всех сил борясь с желанием принять драгоценный дар хозяйки.
— Разве не достаточно я уже предавала моего мужа? — горько отозвалась старуха. — Может, тебе приведется встретить на пути тана Хагена. И тогда ты вернешь ему этот нож. В горло или в сердце.
Она быстро вложила свой подарок в руку девочки, поднялась и принялась хлопотать у печи, давая понять, что не желает больше говорить об этом. Руни торопливо спрятала нож в сумку и решила, что не сегодня завтра скажет Элге о том, что уходит.
— Куда? — возмущенно воспротивилась старуха, едва поняла, о чем толкует Руни. — Соплей перешибить можно! Воительница! Да остроухие только посмеются над тобой да взашей выгонят. Они не всякого мага слушать станут.
— Не переживай за меня, бабушка, — ответила Руни, стараясь держаться как можно спокойнее и вызывая в памяти зеленые глаза красавца альва, звавшего ее с собой по дороге на Хединсей, — у меня дедово наследство есть. Нам с тобой оно без надобности, а в Альвланде найдутся те, кто за это наследство меня всему выучит. А там, глядишь, как наберусь силы, встану на ноги…
Старуха, казалось, не слышала ее слов. Она крепко притиснула к своей большой рыхлой груди тоненкую фигурку девочки и вдруг заплакала. Так горько и тяжко, словно не плакала много лет и сейчас хотела выплеснуть накопившиеся рыдания.
— Ведь и помочь-то тебе ничем не могу, — всхлипывала она, продолжая сдавливать Руни в объятиях. — Были бы деньги, дала бы хоть на дорогу. А так…
— Себя береги, — отозвалась Рунгерд, ласково освобождаясь из ее полных рук, — и, чего уж скрывать, слушай, не стучит ли кто в дверь. А то, как погонят меня альвы, к кому я еще пойду?
Элга долго махала ей вслед, вытирая застиранным передником текущие без устали слезы.
— Земля и люди! — крикнула ей Руни. — Земля и люди! И слава Великому Хедину, будь он неладен!