Свеча Хрофта
Шрифт:
— Уже не сердишься? — Отец Дружин попытался говорить просто и по-человечески. Допусти он хоть в голосе, хоть в одном движении намек на свою божественность, на превосходство, и Рунгерд закроется снова. И тогда едва ли расскажет ему то, что он хотел узнать.
— Сержусь, — пожала плечами девушка, — но понимаю, что ты прав. Поэтому хочу, чтобы ты видел, что мы готовы к большой войне. Эти крылья и все прочее — мелочи. Если будет нужно, я придумаю что-нибудь еще. Я хочу, чтобы ты видел, что люди верят мне. И пойдут за мной. И за тобой. Ведь теперь с нами бог.
От Хрофта не ускользнула ирония, скрытая в ее словах. Но он предпочел не заметить ее.
— Люди пойдут за тобой. А альвы?
— Тем более, — с непоколебимой уверенностью ответила Руни.
— Пойдут
— Мой дед ничего не крал! — взвилась Рунгерд, яростно сверкая глазами. — Надо лучше защищать то, что хочешь сохранить! И если кто-то случайно получил нечто, что ему не предназначалось, я называю это судьбой, а не кражей.
Восемью годами ранее
Это длилось уже вторую неделю. Словно сама смерть не желала смилостивиться над стариком и избавить его от мучений. Старый Ансельм умирал, и единственное, что оставалось Руни, — это бессильная злость на мироздание за то, что оно никак не желало позволить старику проститься с отслужившим свое телом.
Ансельм и сам постоянно повторял, что зажился. Что почти сотня лет — слишком большой для человека срок. Что он смертельно устал. Но страх смерти, брезживший на дне его выцветших глаз, нашептывал Рунгерд совсем иное.
— Расскажи мне сказку, Руни, — потребовал дед. — Ту, что я когда-то рассказывал тебе. Расскажи, чтобы я знал, что ты все запомнила.
— Я помню, — отозвалась внучка, споласкивая полотенце в миске с прохладной водой и снова прикладывая к голове старика. — Давным-давно, когда мир был еще молод, появился на свет младенец-Бог… Я помню, помню.
— Хорошо, — устало отозвался старый лекарь, — ты помнишь. Не зря я рассказывал их тебе каждую ночь. Еще когда ты была малышкой, ты все повторяла: «Расскажи про Черного Бога, что создал из тьмы зверей и чудовищ». А еще ты любила сказку про двух влюбленных Магов, что жили в волшебном саду… А теперь я расскажу тебе еще одну. Ту, что раньше не смел. Боялся, уж прости меня, Руни. Трусоват всегда был твой дедушка.
Девочка попыталась остановить его, заверить, что не нужно сказок. Лучше сохранить силы. Но слезы комом встали в горле. И старый Ансельм начал свой рассказ:
— Когда-то давно жил на свете один глупый лекарь. В те поры он путешествовал с караваном именитого купца. Однажды они вели караван в один из богатых городов в землях ярлов. Они много дней провели в пути и ожидали, что за холмом вот-вот станут видны башни города. Но внезапно над головами путников сгустились тучи, загремело и заворчало. Ни одной капли не упало на землю, но, казалось, все изменилось вокруг. И дорога, та, что должна была привести их к городским воротам, принялась петлять в холмах и перелесках, пока перед купцом и его спутниками не показалась деревня. На отшибе они увидели бедный, полуразвалившийся дом. И услышали ужасные крики и стоны. В доме рожала женщина. И купец приказал лекарю войти в дом и помочь бедняжке…
Старик Ансельм закашлялся. И Рунгерд бросилась к кувшину с водой, чтобы подать деду пить, но старый лекарь жестом остановил ее, приказывая остаться и слушать.
— Ты уже догадалась, что этим лекарем был я, — осипшим голосом продолжил старик. — Та нищенка страдала ужасно. И я был уверен, что ничем не могу помочь. И роженица, и ее нерожденный сын были обречены. Я осмотрел ее и решил, что единственной помощью, которую я могу ей оказать, будет хоть какая-то попытка облегчить ее боль. Но едва я коснулся огромного, ходящего волнами от частых и жестоких схваток живота женщины, как почувствовал, что не могу отвести рук. Я уже не был им хозяином. Кто-то невидимый завладел моими пальцами, и они стали ощупывать и оглаживать живот роженицы. Невидимый гость, казалось, владел всем моим телом. И я понял, что не могу даже позвать на помощь. Однако тот, кто занял мое тело, вытеснив разум на самую границу существа, знал, что делает. Перед моим мысленным взором проносились
Видимо, неведомому спасителю нищенки и ее сына понадобилась вся его колдовская сила. Потому что на краткий миг я увидел его, точнее — ее. Защитная завеса упала. И я увидел волшебницу. И разглядел не только ее прекрасное безмятежное лицо, спокойные и мудрые глаза и длинные светлые локоны. Я увидел одетую льдисто-голубым сиянием дверь. И одной лишь мыслью проник за нее. В прекрасный сад. Сад ее памяти. Мне показалось, что я не был там и мгновения, но этого оказалось достаточно, чтобы знания и воспоминания, которыми я не имел права владеть, прочно поселились в моей собственной памяти. Так что и сейчас картины, явленные мне в том благоуханном, заросшем цветущими яблонями и вишнями саду, стоят у меня перед глазами, стоит мне лишь смежить веки.
— И все твои сказки — из этого сада? — с тревогой спросила Руни. — И она позволила тебе запомнить их?
— Возможно, она даже не заметила моего присутствия в том саду, — ответил Ансельм задумчиво. — Теперь я уже склонен верить в это. Может быть, та прекрасная колдунья была так поглощена борьбой за жизнь мальчика, что не обратила на меня внимания. Не думала, что я, простой смертный, осмелюсь воспользоваться тем, что она сняла защиту с собственной души. Я был глуп и любопытен, Руни. И как же я проклинал себя потом, когда понял, чем теперь обладаю. Каждый день и час я ждал, что она явится ко мне, чтобы покарать за то, что я невольно совершил. Я ждал этого долгие годы. Но потом ушел твой отец и братья. И я понял, что у меня осталась лишь ты. И что я мог тебе дать?
Ансельма скрутил мучительный кашель, но вина, казалось, терзала его сильней. Он схватил внучку за руку и притянул к себе, так что Руни оказалась лежащей на его тощей впалой груди и слышала тяжелые, неровные удары изношенного и измученного сердца, отмеряющего последние часы жизни старого лекаря.
— Что я мог дать тебе, Руни? Я, жалкий деревенский лекарь. Что я мог оставить тебе для защиты, когда меня не станет? — Голос деда глухо отдавался в груди под ухом Рунгерд, кожа у деда была холодная как лед и сухая как пергамент, и Руни почти не слушала его, думая, как выскользнуть из-под его руки и снова оказаться на стуле рядом с изголовьем. — Я никогда не был богат. И понял, что единственное, что есть у меня ценного и что я могу передать тебе, — знания, которые я ненароком получил в дивном саду. И я стал рассказывать тебе сказки. О богах и героях, меняя их имена, но не изменяя более ни слова. Я рассказывал тебе о Восставшем Ракоте, Повелителе Тьмы, и называл его Черным Богом. Я рассказывал тебе о Хрофте и Хедине, о Мерлине и Магах Совета Поколения, о Хагене — последнем ученике Познавшего Тьму. И я учил с тобой забавные песенки, сплошь состоящие из непонятных слов. Ты ведь помнишь их, Руни.
Девочка кивнула. Лекарь облегченно вздохнул и опустил голову на подушку.
— Я учил с тобой самые простые из тех заклинаний, что достались мне в тот день, не решаясь произнести лишь те, что создала сама гостья моего тела. Не решался потому, что боялся ее. Опасался, что она почувствует, узнает собственные заклятья, даже пустые, всего лишь произнесенные простым смертным. Но теперь я больше не боюсь ее. Меня страшит лишь мысль о том, что времени осталось слишком мало и я не успею передать тебе тот драгоценный клад, что носил и хранил в себе все эти годы. Для таких, как ты и я, смертных, кому не подвластны колдовские силы, то, что я хочу дать тебе, не стоит ничего. Но есть и здесь, в Хьёрварде, и в других мирах те, кто за любое из этих заклятий готов продать тебе душу. Слушай, Руни, слушай и повторяй, пока не запомнишь. Иди. Наклонись ко мне.