Свенельд. Хазарский меч
Шрифт:
Кроме потерь, столкновение на берегу Итиля повлекло за собой и другую трудность: для русов оказалась закрыта переволока с Итиля на Ванаквисль-Дон. Северному войску пришлось искать обратный путь через неведомые земли незнакомых или полузнакомых племен и не раз еще нести потери в сражениях с буртасами и чермису. Три месяца они пробирались по рекам через леса, пока наконец Волгыдо, западный приток Итиля, не привела их в Мерямаа, знакомые русам земли их давних уже данников-мерен. Так выяснилось, что от Меренской реки можно попасть на верхний Итиль, в страну булгар. Это немного утешило Олава в потере хазарских торгов, которая иначе стала бы сокрушительной: появилась надежда, что раздор с хакан-беком не лишит южную и северную русь серебряных шелягов и шелковых одежд. До использования вновь открытых дорог оставалось еще далеко: нужно было проложить безопасный путь до Булгара, отправить посольство к Алмас-кану, обсудить и утвердить договор.
Даже самими русами эти новости принимались с трудом. Торговля с Хазарией была делом давним и привычным; в самом Итиле проживало сколько-то «хазарских русов», из которых иные даже приняли вслед за беками жидинскую веру. В Итиль стекались товары северных племен: разная пушнина, олений рог и рыбий зуб, точильный камень, кожи, бобровая струя, янтарь, березовая древесина, мед и воск, пленники, захваченные в набегах на чужие края. Там все это перепродавалось, итильские русы вместе с хазарскими купцами добирались до Багдада, где меняли меха на серебряные шеляги, шелковые одежды и стеклянные бусины. За много лет все привыкли к этому обмену, и самого Эйлава погнало в Хольмгард не столько любопытство, сколько беспокойство варяжских торговых людей, оставшихся на зиму в Альдейгье: как же теперь? Будет ли дальше серебро? Уже лет сто, а то и полтораста, поток серебра лился с юга на север, достигая чуть ли не Ётунхейма. Там, где он перетекал от сарацин в северную половину мира, давно и прочно сидели хазары. Без их ведома и позволения ни один славянский князь или северный конунг не увидел бы ни кусочка шелка. И вот ворота на древнем Пути Серебра захлопнулись. За лето и зиму по землям разошлись слухи о кровавом раздоре между хазарами и русами, и в Свеаланде забеспокоились, стоит ли на следующее лето снаряжать корабли.
– Ты подумай, что теперь будет! – втолковывал Свену обеспокоенный Эйлав. – Весной придут ко мне корабли, а я что людям скажу? – Он имел в виду торговых гостей из Свеаланда и с острова Готланд, постоянно посещавших Ладогу и когда-то давших самых первых поселенцев этого места. – Некуда вам ехать, с хазарами торгового мира больше нет? Привезут они ножи, камень точильный, горшки каменные, железо привезут, рог олений, клык моржовый, а словене чем расплачиваться будут, если серебра нет?
– Бобрами да куницами, как всегда.
– А серебро где брать? Шелка, бусы? Без всех хазарских товаров мы останемся.
– Придется в Киев путь держать, к Хельги Хитрому. У него теперь с греками есть торговый мир. Наши товары и грекам сбывать можно, серебро и паволоки у них не хуже хазарских.
– Но у старого Бьёрна из Уппсалы нет торгового мира с Хельги!
– Это уж не наша забота! – Свен развел руками. – И не твоя. Пусть послов снаряжает, договаривается. А пока будут туда-сюда ездить, может, мы с булгарами столкуемся. А до Булгара и путь ближе, чем до Итиля, и легче гораздо – от Меренской реки все по воде, без волоков.
Эйлав вздохнул: он тоже понимал, что толк из этих замыслов выйдет через несколько лет, и то если все пойдет хорошо.
Дверь снова отворилась, просунулась голова смуглого мужчины с продолговатым лицом, высокими скулами и узкими, хотя не раскосыми глазами; на вид ему было хорошо за сорок, а то и за пятьдесят, но вид он имел оживленный и бойкий, каждая морщина из нажитых в дальних странствиях как будто улыбалась. Это был Мамалай – булгарский купец, бывший пленник, по доброй воле прибывший с дружиной в Хольмгард и уже ставший тиуном на новом Свенельдовом дворе. Его большой опыт, умение разбираться в товарах и припасах, умение считать и высчитывать очень пригодилось такой юной хозяйке, какой была в свои четырнадцать лет Витислава.
– Господин, итле-ха [2] ! – Мамалай поклонился Свену. – Приехали люди, сказали – Доброжа, их отец прислал припас. Прикажешь принять?
– Да, принимай! – Свен кивнул ему и встал, пояснив Эйлаву: – Расплатиться надо. Потом посмотрел на Витиславу: – Подружие моя, сходи добудь пять шелягов, принеси мне, добро сотворя [3] .
Витислава встала, выпрямилась и с величавой плавностью направилась в шомнушу, где, вплотную к хозяйской лежанке, стоял ларь с серебром. Ее распирало от гордости, что перед посторонним знатным человеком, ладожским воеводой, Свен показывает, что доверяет ей распоряжаться серебром, как самой настоящей хозяйке, как Олав доверяет Сванхейд, своей дроттнинг [4] . Бронзовый ключ с литой узорной ручкой хранился у Вито, подвешенный к одной из двух наплечных застежек (при хороших гостях она надевала варяжское платье как более богатое). Хозяйка
2
Итле-ха – «послушай-ка».
3
Добро сотворя – древнерусский аналог слова «пожалуйста», «сделай милость».
4
Дроттнинг – королева (др. – сканд.)
Изо всех сил Вито старалась вести хозяйство как можно лучше, ничего не упускать. Но не давала покоя мысль – уже скоро она останется в новом богатом доме одна… Если бы у нее появился ребенок! Родив дитя, она по-настоящему станет женщиной и уже не будет опасаться, что Свен на нее саму смотрит как на дитя.
Неся шеляги в маленьком мешочке, Витислава вышла во двор. Свен стоял у возов, в наброшенном на плечи незапахнутом кожухе, наблюдая за разгрузкой. Распоряжался Мамалай, а дренги таскали бочонки с солониной и мешки с зерном от саней в клеть. Это были свеи из тех, что остались в Хольмгарде на зиму; как люди, носящие оружие, они неохотно прислуживали по хозяйству, но вынуждены были сами о себе заботиться, как в походе. С Хазарского моря привезли только серебро и платье, челядь не брали, но в этот раз Свен собирался привести полон и скот. Вито и радовалась, что к лету у нее будет много слуг и служанок, свое собственное стадо, но и тревожилась – как она со всем этим управится? Станет ли челядь слушать такую юную госпожу?
Рядом со Свеном стоял молодец лет двадцати, в туго подпоясанном белом овчинном кожухе, по виду из словен – сын старейшины, приславшего припасы. Совершенно такой же, как сотни ему подобных: простое лицо с крупными чертами, яркие губы, широкий нос, легкая светлая бородка, опушившая щеки. Светлые ровные брови выделялись на сильно загорелом лице, как и у самого Свена; отметив это, Витислава подумала, что и молодец, как видно, был в сарацинском походе.
Вот все перетаскали, Мамалай поклонился господину, Вито передала Свену мешочек. Он высыпал шеляги на ладонь и передал молодцу. Тот принял их, ссыпал в свой кошель на поясе, еще раз слегка поклонился Свену:
– Дозволь слово молвить.
– Слушаю, друже! – кивнул Свен.
Былемира, Нетешина сына, он и правда знал по недавнему походу: тот входил в дружину Сдеслава из Словенска, собравшего к себе словенских ратников с берегов Ильменя, и вместе с другими словенскими боярами бывшего под началом Свена и Годо.
– Возьми меня и двух моих братьев в дружину, как пойдешь на хазар.
Свен улыбнулся и удивленно присвистнул:
– И ты на хазар хочешь? Так скоро? Постой, ты ведь женился только что! – Он взглянул на пояс Былемира, который указывал на молодого женатого мужчину, еще не имеющего детей. – Правда же?
– Истинно, – с улыбкой подтвердила Вито, помнившая, как Былимова жена приходила к ней на новоселье среди других словенских молодух.
Вернувшихся отроков, привезших свою долю добычи, их отцы на радостях женили сразу после похода, благо начало зимы для этого самое подходящее время, а невест им подобрали годы назад. Иные из этих невест, увы, своих женихов не дождались и теперь осторожно приглядывались к молодым свеям – пожелай те остаться здесь и набери довольно добычи для обзаведения хозяйством, так были бы женихи не хуже других. Однако в нынешний поход Свен и Годо собирались только с наемниками-варягами, словенских ратников с собой не звали. И особенно странно было такое желание от молодца, едва успевшего жениться. Сам Свен никуда бы не пошел, если бы не обязанность поддержать брата: Годред взялся отомстить хазарам за смерть Грима, рассчитывая в награду получить его вдову, Ульвхильд, дочь Олава.