Свенельд. Хазарский меч

Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Серебро да золото! Вот ты где! – мягко сказала Мирава. – И не слышал ничего?

– А? – Ольрад поднял голову и посмотрел на нее. Взгляд его был, по обыкновению, приветливым: он был всегда рад видеть жену. Он никогда не сердился, но Мирава все равно боялась помешать ему работать. – Ужинать? Иду. Не услышал, прости. Сейчас буду. А что у нас?

– Горошница, – Мирава вспомнила старуху Елину, которая уже должна была сварить кашу в летней печи под навесом. – И пироги вчерашние.

Елина была вдова Ольрадова стрыя, тоже Ольрада, умершего бездетным. Рдянка уже ей приходилась сестричадой и осталась сиротой еще совсем маленькой. Сейчас обе жили у Ольрада, как у самого близкого родича, и помогали по хозяйству.

При мысли о простых житейских делах переполох из-за нашествия сарацин показался Мираве еще более нелепым. Вид Ольрада всегда приносил ей облегчение от забот. Ее муж был будто тот бел-горюч-камень,

на котором держится белый свет, залог надежности, прочности и покоя.

Род Ольрада был из «хазарских» – из тех, у кого в пращурах сто лет назад был хазарский всадник из дружины самого Хазар-Тархана. Но в жены тот всадник и его потомки брали славянок, и примесь чужой крови лишь немного сказывалась на внешности Ольрада, в больших продолговатых карих глазах под ровными черными бровями. Лицо у него было овальное, широкое, нос прямой и тоже широкий, а борода – темная, короткая, но густая и окладистая, из-за чего его с самой женитьбы шутливо прозвали Бородой. Когда он улыбался, белые зубы освещали лицо, и даже то, что один зуб слева сверху был обломан, добавляло этой улыбке задора. Морщинки возле глаз придавали ему такой располагающий вид, что даже теперь, через пять лет после свадьбы, у Миравы заходилось сердце от радости, когда она смотрела в его улыбающиеся глаза. Нельзя сказать, чтобы он был красив, но Мирава не задумывалась об этом – с первой встречи она просто знала, что Ольрад Ратияров сын – самый лучший человек на свете.

– Бохмиты на нас идут в силах тяжких, – пояснила Мирава, но сама с трудом сдерживала улыбку, понимая, как глупо это звучит. – Я не выдумываю: гончика [8] прислали… не то от Любована, не то от Велемера.

– Какие бохмиты? – Ольрад встал и в изумлении воззрился на нее. – Откуда здесь у нас?

О том, что есть такой народ, на Упе знали – от хазар, которые воевали с теми бохмитами не первый век. Здешние края были самой дальней северо-западной окраиной владений, признававших власть каганов. Через хазарских тарханов, заезжавших за данью, доходили кое-какие вести о войне, которую хаканы вели на других берегах дальнего Хазарского моря. Но чтобы бохмиты из-за моря добрались сюда – и не в Хазарию даже, а прямо на Упу? Да если бы те звезды, что Мирава считала в детстве, сошли бы с неба и явились к ней в избу, она удивилась бы не так сильно.

8

Гончик (др. – русск.) – гонец.

– Что люди говорят, то и я. Иди сам послушай, – Мирава кивнула на дверь.

Ольрад направился к двери. Выпустив его первым, Мирава вернулась к оконцу и глянула на вощеную дощечку. Ольрад начертил украшение – головную привеску вроде тех, что носили в этих краях и какие сам он часто отливал из серебра и бронзы. С нижней, внешней стороны кольца были грубо набросаны семь лучей: самый большой посередине, по три, постепенно уменьшающихся в размерах, по сторонам. С внутренней стороны кольца обычно помещались тоже зубчики, но поменьше, покрытые узором в виде немного выпуклых тесно сидящих мелких зернышек. Но сейчас Ольрад пытался нарисовать что-то другое: на внутренней поверхности кольца виднелись какие-то кружочки, побольше и поменьше, но рисунок был полузатерт и неясен.

Положив дощечку на место, Мирава направилась следом за Ольрадом. Когда она вышла из кузни, он уже стоял перед Ярдаровой избой и слушал пересказ удивительных вестей. Они с Ярдаром были почти ровесниками – Ярдар чуть старше, – и почти одного роста – Ольрад чуть выше, – но в остальном были совсем разными. Ольрад был широк в груди и в плечах, так что верхняя половина его туловища казалась даже слишком тяжелой, а Ярдар был строен и гибок и горделивой прямой осанкой напоминал крепкое дерево в самом расцвете. У Ольрада в чертах смуглого лица отразились его хазарские предки, а Ярдар, потомок варяжского вождя, был по виду истинный варяг: продолговатое лицо с высоким лбом, небольшие светлые глаза, светло-русые волосы, падающие на плечи, и золотистая легкая бородка. В левом ухе он носил не серебряную серьгу, как все тархановские, а золотую, с двумя черными камешками сверху и снизу. Этот обычай – носить хазарскую серьгу в знак принадлежности к воинам – оружники переняли у своих дедов, отроков Хазар-Тархана. Ярдар был весьма хорош собой и, как подозревала Мирава, втайне этим гордился; Ольраду же в голову не приходило задуматься, хорош он или нехорош, даже в те дни, когда он собирался свататься к Мираве. Улыбка у Ольрада была открытая и располагающая, а Ярдар улыбался почему-то только левой стороной рта, и это придавало его улыбке вид небрежно-вызывающий. Однако каждый из них как нельзя лучше соответствовал

своему месту, и Мирава не сомневалась, что в тревожный час Ярдар сделает все, что требуется от смелого и разумного вождя.

– А может, и правда, – говорил, когда Мирава подошла, Безлет – один из старших оружников и Ярдаров тесть. Его дочь умерла третьими родами, однако он по-прежнему считался в числе ближайших родичей Ярдара. – Я от деда слыхал, а он от самих хазар: лет сто назад или больше приходили бохмиты на Итиль-реку. Сперва там, за морем, война была, да там разбили хазар, погнали их прочь и вдогон пустились. У бохмитов воевода был именем Мер… Мирован, что ли. И войско у него было в десять тысяч конных. Гонял он кагана тогдашнего по лесам и горам, гонял, тот уж не знал, где от него скрыться, в какую щель забиться. Забежал в одно место глухое, там укрылся с родом своим, оттуда начал послов слать к Мировану, чтобы помириться. Насилу уговорил. А выйти из того места уж не решился, стал там жить – это город Итиль ныне и есть. Вот так.

– Так где Итиль, а где мы! – усомнился Ольрад. Он стоял, упирая руки в бока, и почти нависал над собеседниками, будто туча.

– Где! Дорога-то известна.

– А ну как это бохмиты мстить идут! – воскликнул другой оружник, Боймир, иначе Бойча.

– За что?

Изумленные тархановцы разом повернулись к нему.

– Да за русский поход Олегов! – Бойча имел привычку оглашать вслух всякую мысль, едва она проклюнется в голове, и нередко бывал сам изумлен, когда она показывалась на свет целиком. – Позабыли, что ли? Два лета… или три тому проходили русы киевские, Олеговы, и русы волховские, Улава. На Хазарское море шли в силах тяжких. Точно как ты сказал! – Он оживленно повернулся к Безлету. – Видать, там, за морем, разбили бохмиты русов и по их следам идут, в погоню.

Толпа загудела. Теперь все припомнили то лето – нынче было третье после того, – когда с запада на восток, от Десны на Дон через Упу прошло огромное войско, собранное с южных и северных русских земель. Оружники Ярдара и Хастена – а население Тархан-городца составляли только оружники конной дружины с семьями, – смотрели на них не без зависти. В их обязанности входило охранять важный участок торгового пути при переходе с «Славянской реки» на «Хазарскую реку» [9] . Иногда случались стычки с ватагами, которые приходили сюда под видом купцов, а сами искали случая ограбить других купцов, побогаче. Но славы в этих стычках приобреталось не много, а добычи и вовсе почти никакой. Многие желали бы отправиться за море с отважным удачливым вождем, каким слыл юный Грим, сын Хельги киевского. Кто бы усомнился в его удаче, видя, что в восемнадцать лет он женился на красавице, дочери Олава конунга, и собрал под своим стягом не то пять, не то шесть тысяч человек! Среди желающих к нему присоединиться был и сам Ярдар, но Хастен и слышать ни о чем таком не хотел. Они не могли уйти с Упы и увести даже часть дружины, оставляя этот край без охраны. И хотя сообщения с Хазарским морем, по причине войны, не ожидалось, со Славянской реки по-прежнему ездили купцы к хазарам и болгарам, живущим выше по Итилю.

9

«Славянской рекой» назывался в целом речной путь от славянских земель на Восток; возможно, где-то на переволоках с Оки на Дон она переходила в «Хазарскую реку», то есть восточную часть этого маршрута.

– А хазары что же? – вспомнил Ярдар. – И их разбили?

– Выходит, разбили! – согласился Бойча.

– Ой, и нас побью! – загомонили бабы. – Разорят! Уж коли через хазар прошли, нас-то кто оборонит…

– Да ну, бросьте! – Ольрад нахмурился. – Если было бы такое, то и хазары, и буртасы, и на Дону жители знали бы. У нас бы тут беженцев бы толкалось бессчетное множество.

– А если перебили всех? – возразила Дивея – старая воеводша, Ярдарова мать. Морщинистое лицо ее потемнело от летнего солнца, а начищенные подвески, по две с каждой стороны головы, сверкали светлым серебром с зеленого шелкового очелья на белом убрусе. – Так что и вести подать некому теперь?

– Мать, не пугай людей! – Ярдар нахмурился. – Может, вовсе ничего нет, а им в Честове сон привиделся!

– Вон Хастен идет, – заметил кто-то, и все обернулись в сторону ворот.

Мирава пробралась ближе к Ольраду и встала возле него, слегка касаясь его плеча. Он оглянулся и приобнял ее, будто говоря: не тревожься, я с тобой. Она глубоко вдохнула, настраиваясь на более спокойный лад.

С появлением Хастена споры прекратились: что бы там ни было, а надо своими глазами убедиться. Ярдар приказал собирать оружников и седлать коней. Выступать решили немедленно, чтобы, пока длится долгий летний вечер, успеть одолеть хотя бы верст десять.