Свенельд. Хазарский меч
Шрифт:
Жители Тархан-городца, всадники, носящие оружие, свысока относились к оратаям из окрестных сел и в следующих поколениях, после первого, невест искали среди своих. У Ольрада сложилось не так: Мираву он увидел во время зимнего объезда. Останавливаться в Крутовом Вершке дружине не полагалось: он был всего в десяти верстах от Тархан-городца. Свою дань везли прямо туда, но внезапная метель загнала сюда дружину, вынудила проситься на ночлег.
В маленьком Крутовом Вершке все женихи и невесты были меж собой в родстве, и появление беседе молодых, неженатых отроков из самого Тархан-городца произвело немалое волнение. Мираве тогда шла пятнадцатая зима, и она, дочь знаменитой ворожеи, была среди своих сестер самой видной: высокая, с правильными чертами лица, крупными
В Ольрада Мирава влюбилась, едва он вошел, едва она встретила его дружелюбный взгляд, увидела, как дрогнули в улыбке губы, как блеснули белые зубы, и даже то, что один слева сверху был обломан, пронзило ее сердце, будто признак величайшей красы. От растерянности она даже не поняла, с какими словами он к ней обращается, и весь вечер просидела молча, как дурочка. А уж что она в тот вечер напряла, от матери пришлось спрятать.
Наутро дружина тронулась дальше, и Мираве показалось, что она умирает. Они даже не поговорили, она едва сумела разобрать в общем гомоне, как зовут этого большеглазого парня с широкими плечами и руками, куда намертво въелась чернота железа, с хазарской серьгой в виде длинной серебряной капли, блестевшей под темными волосами. Но теперь, когда его уже не было в Крутовом Вершке, ее будто покинула сама жизнь. Все сделалось пустым – хлеб, вода, свет солнца и тепло огня, а в сердце вырос камень, от него было тяжело в груди. И ходила она, будто сама себя потеряла, так что мать, Огневида, через день-другой стала искать, нет ли на дочери порчи.
Но Мирава не повеселела, пока на возвратном пути дружина не появилась в Крутовом Вершке снова. Не останавливалась – проехала по льду реки, сопровождая сани с мешками и бочонками. Мирава, в толпе здешней молодежи, смотрела с берега; другие махали, кричали, смеялись, а он лишь искала глазами одно-единственное лицо. И когда нашла, когда встретила тот самый взгляд… будто рухнула в ледяную воду. Внутри все переворачивалось, ее трясло, сердце колотилось, дыхание сбивалось. Это была не радость, а скорее мучительное потрясение. Окажись он рядом – и опять она не смогла бы вымолвить ни слова. До самого вечера Мирава ходила сама не своя, не веря, что вновь видела его не в мечтах, а наяву.
Новых встреч она скоро не ждала: больше дружине в Крутовом Вершке делать нечего, если не случится чего; может, только на ярильских игрищах молодежь опять сойдется вместе. Тархановские отроки женятся на своих же тархановских девках, мы, чащобы веснянские, им не пара – так считалось среди ее сестер. Но уже через несколько дней Ольрад с двумя товарищами, такими же отроками, приехал к ним на посиделки. Потом приезжал еще не раз, пока посиделки не закончились вместе с зимой, а в последний раз подарил ей ту голядскую подвеску. Прошла ее шестнадцатая весна, мать начала перебирать подходящих женихов, но Мирава ничего не отвечала ей. А когда подошел Ярилин день, рассвет его застал ее уже в Тархан-городце. Ольрад привез ее на своем коне, будто Солнцеву Дочь. Коня его звали Веприк, Ольрад и сейчас на нем ездил, и Мирава любила этого коня, как родного, как свидетеля и помощника ее счастливой доли.
Отец Ольрада умер за год до того, он был сам себе хозяин. Через несколько дней они поехали в Крутов Вершок: Ольраду полагалось отвезти вено за похищенную невесту и попросить прощения у новой родни. Ничего недозволенного в такой женитьбе не было, и Огневида простила их. Только тогда Мирава рассказала ей, как давно все тянется. «Коли он судьба твоя, то ты, как его увидела, для былого умерла, – сказала ей мать, потом улыбнулась. – Оттого и молчала. А ныне настала новая твоя жизнь, вот и правда на свет вышла».
С тех пор прошло пять лет, но Мираву все не покидало ощущение новой, свежей жизни. Если бы только
Сидя за шитьем, она снова вспоминала те давние уже дни, но теперь воспоминания приносили ей не радость, а тревогу. Яснее всего ожило в памяти то давнее оцепенение души – молчание умершего былого. Не отпускало ощущение, что длившаяся пять лет «новая жизнь» в свой черед закончилась и отходит в минувшее. Но что дальше? Бохмиты… в силах тяжких? Сегодня эта весть казалась еще более неимоверной, чем вчера. Вот сейчас, в обычный жаркий день, когда белые и рыжие пятна коров лениво перемещаются по зеленому лугу, солнце играет в воде Упы, а из кузницы старика Хельва доносится стук по железу? Гомонят перед избами маленькие дети, отроки возвращаются с реки с утренним уловом, ветер несет свежий запах нагретой солнцем речной воды, женщины хлопочут у летних печей и снуют друг к другу, из одной избы в другую…
На миг все это задрожало у Миравы перед глазами, стало прозрачным, как морок… Она зажмурилась, потрясла головой. Это от жары воздух дрожит, утешала она себя. Но что-то шептало: а что если и впрямь пришла беда, что если все наши погибли, что если вся жизнь Тархан-городца на этом и закончится… И опять на нее напала немота. Старый Хельв пришел к обеду, заметил, что на ней лица нет, но Мирава не могла вымолвить ни слова.
Маялась в ожидании не она одна: многие женщины, как она видела из своей двери, забывали о делах и собирались в кучки между избами. Одна-две заходили и к ней, смотрели так, будто она знает больше других – тоже не без мысли о ее матери. Но Мирава держалась невозмутимо, и замкнутое лицо ее говорило: я ничего не знаю.
На валу торчали дети и подростки, иные – увильнув от прополки и прочих дел, и все всматривались в даль, надеясь первыми увидеть… что? Того, кто принесет вести, хоть какие-нибудь.
Глава 4
Все разъяснилось на другой день к вечеру.
– Едут, едут! – завопили с вала, перебивая друг друга, мальчишеские голоса, и все, кто был дома – женщины, отроки, старики, – побросав дела, поспешили к воротам.
В избу к Мираве заглянула Риманта – взятая в Тархан-городец из дальнего голядского рода, жена Братилы. Обе будучи чужими здесь, они с Миравой дружили, хотя Риманта была лет на двенадцать старше и уже имела двух дочерей невест, Своёну и Вилту.
– Наши! Это наши! – воскликнула она. – Наши воротились! Пойдем скорее!
На валу собралось столько народа, что иных чуть не столкнули наружу.
– Да что ты меня пихаешь! – вопила невесть кому тетка Чернява и цеплялась за соседок.
Мирава и Риманта не полезли в толпу, а прошли между изб к краю площадки, откуда было видна часть дороги по берегу Упы. Вот они! С этого места они лиц различить не могла, но конная дружина шла спокойно, без боевого снаряжения, люди и кони выглядели невредимыми.
– Вроде целы все! – выдохнула Римата. – Палдиес диевием! [11]
У Миравы отлегло от сердца. Они вернулись! На вышедших из боя и спешащих оружники не походили, а значит, ничего страшного не случилось. Разглядеть Ольрада ей не удалось, но тревоги отступили и показались глупыми, невидимый волк попятился и исчез. В самом деле, откуда здесь бохмиты! Сейчас она узнает, кому там приснился такой нелепый сон…
За валом раздался звук рога – дружина возвещала о своем возвращении. Первым въехал Ярдар, за ним знаменосец Вихря со стягом на высоком древке. Длинное строение общей конюшни стояло в дальнем конце города, над ручьем. Мирава смотрела, как отроки спешиваются и заводят лошадей, и наконец увидела Ольрада. И он, и Веприк были целы. Терпеливо она ждала, пока он подойдет к ней, но еще до того услышала слово «русы». «Русы, русы!» – повторяли в толпе. Раздавались удивленные крики, даже смех. Но опасности нет – это уже было ясно.
11
Спасибо богам!