Свенельд. Хазарский меч
Шрифт:
– Да что ему нам-то мстить? – почти уверенно ответил Ольрад; его слушали, поскольку он совсем недавно сам говорил с Амундом. – Не соперники мы ему. Он с самим хаканом бился…
– Хакан с ним бился, а мы теперь в друзья ему набиваемся! – сердито подхватил Хастен. – Так, что ли? Если не рать, так дружба?
– Так что бы и не дружба? – так же раздраженно ответил Ярдар. – Биться нам не по силам с ними, поймите вы, Перунова полка сиротины!
– Да поведи тя леший! – Хастен в досаде хлопнул себя по колену. – Куда ты к нему пойдешь? Дружбу с ним водить? Меды распивать? Он хакану враг, а стало быть, и нам!
– Хакан далеко! – возразил Ярдар. – А эти – близко, вон они! Хакан
– А как будешь потом Азар-тархану отвечать? – Хастен прищурился. – Придет он за данью, спросит: видали русов? А мы: видали, господин, меды с ними распивали…
Ярдар поджал губы, лихорадочно ища ответ. Ясно было, на что Хастен намекал: перед хазарским беком они будут выглядеть изменниками, переветчиками…
– Приедет Азар, а здесь вместо города пусто, одни головешки? – негромко сказал Ольрад. Он был здесь моложе всех, кроме Ярдара, поэтому старался помалкивать, но видел, что Ярдар прав и ему нужно помочь. – Ни дани тебе, ни волоков, только грают вороны черные, воют волки серые, тела мертвые меж собою делючи. Это ли лучше? Сам Азар и не обрадуется.
– Его бы, Азара, спросить: коли те русы им враги, что же дали им уйти? – вдруг поддержал их еще один оружник, Завед, невысокий мужик лет сорока, с пышными волосами цвета грязноватой соломы и такой же бородой. – Им-то сподручнее было воевать, у них там и дружина бекова, и «дети тарханов», и ратники, и буртасы конные. А мы тут что против них?
– Он говорил о буртасах! – вспомнил Ольрад. – Амунд! Сказал, что на переволоке вышло на них буртасов целое войско, а он бился с их бойщиком и одолел, тогда они по уговору их пропустили к Дону!
Люди опять загудели.
– Буртасов одолели! – воодушевившись, воскликнул Ярдар. – А тех было целое войско, да конное! Куда нам-то против них, с нашими пятью десятками! Значит, удачлив князь Амунд! С ним враждовать – себе гибели искать.
– Да что буртасы! – добавил Хельв. – Сам хакан им дал уйти – коли была у них рать, а они здесь! Мог ли сам Аарон им помешать, был ли в силе? Он не смог – какой с нас-то теперь спрос!
– Такие речи переветчику к лицу! – бросил ему сердитый Хастен.
– А я никого не боюсь! Стар я – бояться.
– Ты, что ли, Волкиня, берешься все то войско одолеть? – Ярдар вышел из терпения. – Сильнее Аарон-бека быть? Или в бойщики к Амунду пойдешь? Поля будешь у него просить?
– Да на такую рать что одному идти, что полусотней, невелика разница! – хмыкнул Завед.
Но идти на бой с Амундом Хастен не жаждал – он видел плеснецкого князя и знал, что тот мало уступает волотам из преданий, которые за десять верст перекидывали друг другу топор.
Еще немного оружники и воеводы поспорили, но все же сошлись, что если нет сил достойно сражаться, то и нет измены в попытке сражения избежать.
– Хлебом-солью нам его встречать незачем, но и на драку нарываться глупо! – твердил Ярдар, видя, что одолевает.
Если сам хакан со всеми его силами и буртасы с их конницей не сумели преградить путь войску западных русов, то едва ли они ждут этого от маленького Тархан-городца. Скорее Азар-тархан будет рад, если они сохранят городец и волость от разорения, совершить которое Амунду будет совсем не трудно.
Однако звать его к себе на пир, как было задумало, сочли неосторожным: незачем давать хазарам повода заподозрить тархановцев в измене, в этом многие признавали правоту Хастена. Порешили, что Ярдар, Завед и Ольрад снова поедут к Амунду, разузнают у него как можно больше о том, что случилось на Итиле и переволоке – главное, из-за чего вышла рать, – и постараются добиться мира для Веденецкой волости.
Вернулся Ярдар со спутниками, еще сильнее убежденный, что искать ссоры с пришлыми русами совсем ни к чему. Убедил его даже не разговор с Амундом, а вид доспехов поединщика-буртаса, которые им показали в княжеской веже. Доспехи эти были столь огромны, что тархановцы, впервые их увидев, не удержались от возгласов. Панцирь из толстой грубой кожи с железными пластинками, наруч для правой руки, поножи, булава с бронзовым навершием – все это было сделано для человека намного больше обычной величины, для истинного волота. Однако хозяин всего этого был побежден и убит – о чем свидетельствовало то, что его доспех стал добычей Амунда, – а плеснецкий князь не получил ни одной раны. И, как тайком прикинул на глаз Ольрад, привыкший, как кузнец, оценивать такие вещи, тот неведомый буртасский паттар несколько уступал Амунду ростом.
В Тархан-городце не было никого, кто мог бы хоть отдаленно равняться с Амундом плеснецким родом и положением, мысль о такой стычке казалась нелепой. Он был князем, и никогда еще превосходство высокого рода не выражалось так ясно в телесном превосходстве; сам исполинский рост его выдавал признанного собеседника богов. Где сходятся в поединке волоты, простым людям лучше держаться в стороне.
– Что же за причина… толкнула вас… хакан-бека… на такое… недоброе дело? – в колебаниях между любопытством и осторожностью допытывался Ярдар.
Важнее всего было выяснить, касается ли причина вражды их здесь, в Тархан-городце.
– Его гриди-бохмиты желали отомстить нам за тех бохмитов, которые живут на Хазарском море, – пояснил Амунд, все так же полулежа на ковре в дальней части шатра. Гости сидели перед ним на другом ковре, а телохранители устроились по сторонам от господина, держа мечи на коленях и топоры под рукой. – Так нам рассказали пленные. Но мы не очень им поверили. Если бы они заботились о своих единоверцах, то им стоило бы напасть на нас, еще пока мы шли на полудень, к морю, три лета назад. Нападать, когда уже дело сделано, стоило только ради нашей добычи. Они ведь выждали, пока мы отдадим Аарону половину всего, как было уговорено. Убедились, что у нас есть добыча и она хороша. И тогда уж пришли, желая получить против всяких уговоров и вторую половину. Но им не так повезло, как они думали. Многие из них расстались там с жизнью и сами стали нашей добычей.
Ольрад уже заметил, что поверх гурганского кафтана Амунд подпоясан хазарским поясом с золочеными накладками в виде головы барса и другими, с изображением ростка. Такие он не раз видел у знатных хазар, в чьей власти два или три крупных рода, а значит, несколько тысяч воинов. К Амунду такой пояс мог попасть только как военная добыча. Был ли он снят с тела того неведомого соперника в поединке или попал к Амунду после сражений на Итиле? Ольрад не посмел задавать вопросов.
Насчет намерений самого Амунда тревоги тархановцев вскоре улеглись. Спокойствие его отдавало пренебрежением: в них он не видел себе ни соперников, ни достойной добычи. Это не могло быть приятным Ярдару, который привык к почетному положению своего рода в этой волости, составлявшей для него весь обитаемый мир. Но Амунд пришел из Сумежья – того, что за краем, того, что не принадлежит к человеческому миру. Его огромный рост, черты лица, даже доспехи соперника – шкура побежденного чудовища – говорили о том же. Тархановцы взирали на него не без страха, и этот страх перед потусторонним не прошел даже тогда, когда они убедились, что разорять Тархан-городец он не собирается.