Свенельд. Хазарский меч
Шрифт:
Но когда Заранка подросла, когда в глазах ее затлели болотные огни, не раз и не два забредали в головы людям мысли: точно ли свое дитя забрал Темный Свет?
Ярдар невольно положил руку на грудь, на серебряную гривну, где висел варяжский оберег в виде молота.
– Ты сама, что ли, возьмешься… вопрошать?
Заранка смерила его, сидящего на коне, пристальным взглядом, будто не шутя прикидывала, годится ли он для дела.
– Отчего бы и не взяться? – медленно выговорила она, будто обращаясь вовсе и не к нему, а к кому-то, кого здесь не было, но кто, тем не менее, ее слышал. – Коли у тебя духу хватит.
– У меня-то хватит! – сердито ответил Ярдар: это был вызов, и он стал бы посмешищем в собственных глазах, если бы от него уклонился. – Да что пустым делом заниматься – мала ты еще с судьбой говорить! Ты, что ли, видела когда судениц?
– А и видела! – Заранка
– И какие? – отчасти небрежно спросил Ярдар.
– Они как пожелают, так человеку и покажутся, – заговорила Заранка, и голос ее приобрел напевность. – То две жены, одна молодая, другая старая, одна – Доля, вторая – Недоля. Являются они то в белом платье, а бывает в синем, а бывает – в красном. А иной раз бывает, что приходят они в облике птиц крылатых, в перья одетых. Как заговорят – из уст их пламя палючее вырывается. Огонь и в руках держат, а как пророчество свое изрекут – тот огонь сам собою погаснет…
Ярдар содрогнулся – слишком ясно он увидел все то, о чем говорила Заранка. Погасло пламя в руках белых женщин, не отвратить теперь приговора их…
– Ну что, хочешь судьбу пытать? – Заранка склонила голову набок, и в глазах ее блеснула искра от огня судениц. – Или боишься того, что судилось тебе?
– Сама ты боишься! – Ярдар овладел собой и принял обычный гордый вид. – Кабы не было времени жаль… мать твою дожидаться…
– Обождать все равно придется. Среди бела дня таких дел не делают. Ты на закате приходи к реке, где от нашей тропы на Негостеву весь тропа отходит. К дубу. Знаешь, что привезти надо? Хлеба и меда суденицам на угощенье. Если не прихватил, то к Любовану зайди. У него обожди. Будешь?
Она снова склонила голову, бросила на Ярдара искоса взгляд из-под ресниц, и у него забилось сердце. Теперь ее голос звучал мягко, почти ласково, и это «будешь?» она произнесла так, будто зазывала на весенние игрища любезного ей отрока. Вмиг из лесовицы она обернулась девой, способной волновать и привлекать. Ярдар был еще достаточно молод, чтобы думать о девках все время, какое у него оставалось от мыслей о деле, и сейчас он всем существом ощутил, что Заранка, при всех ее странностях, вполне зрелая и красивая девушка. Он мысленно увидел ее и себя парой; эта мысль повергала в дрожь и в то же время влекла. Вспыхнула внезапная радость, что Заранка сама ему попалась на пути и сама взялась за его дело… что их ждет еще одна скорая встреча… и хоть пора весенних любовных игрищ давно прошла, от мысли об этой встрече наедине у дуба его обдало жаром.
– Мышка, пошли! – окликнула Заранка свою свинью, еще раз глянула на Ярдара, будто подтверждая обещанное, и направилась в заросли, прочь от тропы.
Свинья побежала за ней, забавно потряхивая хвостиком. Ярдар провожал их взглядом, пока белое пятно Заранкиной рубахи не скрылось среди зелени, не растаяло в солнечных бликах на листве. И опять не мог понять: что она за человек такой? Стоит ли идти ей навстречу, или умнее будет держаться подальше?
Назначенное место Ярдар знал хорошо: а берегу Упы, там, где от тропы между Тархан-городцом и Крутовым Вершком отходила от берега тропа на маленькую, из трех дворов, Негостеву весь. Оно служило перекрестком трех направлений и разных стихий: воды и земли, верха и низа, а дуб на высоком берегу соединял все три мира – звался он дуб Троесил. Это место служило жителям Крутова Вершка помолищем [16] , и неподалеку от дуба чернело пятно обложенного камнями очага. Здесь Любованова чадь приносила жертвы в недавний Перунов день, но все следы пира уже были убраны, остатки жертвенных частей брошены в реку, очаг вычищен.
16
Помолище – место молений.
Ярдар приехал к дубу сильно загодя – еще светило солнце, и ушел в тень рощи переждать, а голубую свою кобылку пустил пастись поблизости. Перед очагом была расстелена половина воловьей шкуры – чистая, незапылившаяся. Значит, Заранка уже успела здесь побывать и сделала свои приготовления. Ярдар положил на край шкуры приношения – каравай хлеба и прошлогодний мед в берестене. Любован выгреб для воеводы последние капли – скоро уже будет Медоед, когда начинают выбирать мед из бортей, и пока приканчивали остатки. То же было и с хлебом – за каравай меньше своих ладоней Ярдар отдал белку, потому что к суденицам без приношения идти нельзя. Чего он хочет от судениц, Ярдар Любовану рассказал, и тот его поход горячо одобрил: всех беспокоили последствия ссоры между хаканом и князьями русов, каковые последствия, как ни кинь, хорошими быть не могли. Ярдар лишь умолчал о том, что избрал в посредницы Заранку, вместо того чтобы оставить свои дары до того часа, когда домой вернется Огневида. Потому и уехал скоро, лишь посидев немного для приличия и выпив квасу с большаком – целый день толковать со стариком, перебирая догадки и опасения, охоты не было.
Лежа в тени орешника и приглядывая одним глазом за пасущейся кобылой – своей любимицей, – Ярдар и сам дивился, с чего вздумал довериться девке. Что она может знать? Но где-то в глубине души прочно сидела вера: эта может. Всякая девушка, еще не доказавшая своей способности дарить жизнь, незримо носит в себе дух Морены, а Заранка всем видом напоминала навок – тех дев, что умерли, так и не познав настоящей жизни. Сестру она будет просить… Ярдар очень ясно видел в мыслях Заранку, а рядом ее близняшку-навку: точно такую же, только… неживую. Уж наверное, они, три года пролежавшие в одной зыбке, качаясь меж землей и небом, как русалки качаются на ветвях над водой, не расстались и тогда, когда между ними встала прозрачная, но непреодолимая для прочих грань жизни-смерти. Они и сейчас близки, как человек и его отражение в светлой воде… Она, Заранка, везде и всюду водит ту, вторую, – ее имени никто не ведал, – за собой. Оттого она и такая, оттого при ней все время хочется оглянуться и по спине мурашки ползут…
Растревоженный этими мыслями, Ярдар ворочался на траве, то прикрывал лицо шапкой, то убирал со лба влажные от жары волосы, то поворачивался лицом вниз, уткнувшись в подложенные руки, но не мог ни задремать, ни успокоиться и подумать о чем-нибудь нужном. Уж скорее бы! Его беспокоила мысль о предстоящей встрече, и в то же время он жаждал, чтобы время поскорее прошло, чтобы явилась эта странная дева, принесла вести от прядущих судьбу.
Где-то кричали коростели, выводил свое «подь-полоть» перепел, цапли и чибисы ходили кругами высоко в небе. Самые длинные дни года уже миновали, однако летний вечер тянулся, солнце медленно опускалось к вершинам леса, нацелившись на свое невидимое с земли жилище. Глядя туда, Ярдар невольно воображал избушку в глухом лесу, куда приходит усталое Солнце – оно виделось ему молодцем в красном кафтане, в облачке тускнеющего сияния, – а за порогом его встречает старушка мать… или девица – Солнцева Сестра из старинных песен. На месте этой девы ему невольно виделась Заранка, только у той Заранки рыжая коса сияла ярким золотом, на лице розовел румянец, а от рук исходило свечение…
Осознав, что солнечные лучи на траве и вершинах погасли и уже настали сумерки – летом они подкрадываются, как призрачный волк, и не заметишь, пока не обнаружишь, что они уже здесь, – Ярдар поднялся, отряхнул одежду, собрал сушняка и развел на очаге перед дубом костерок. Воловья шкура лежала с западной стороны, а Ярдар уселся на землю напротив нее, с востока, со стороны живых. Потихоньку подкладывая сухие веточки, чтобы огонь не гас, он посматривал на лес, на небо с багровыми, постепенно темнеющими полосами – дорогу, по которой ушло в свою избушку солнце, оставив на облаках свои раскаленные, постепенно стынущие и тающие следы. Посматривал на лес – оттуда тянулась прохлада, ползли шелестящие тени. Раздались крики совы. Быстрая крылатая тень мелькнула сверху – будто ночь выслала первого своего дозорного. Над рекой собирался туман, и он беспокоил Ярдара сильнее всего прочего. Из тумана выходят навки, и хотя в эту пору, когда рожь отцвела, они уже не опасны, Ярдар невольно ежился. Страшновато было видеть следы навок, особенно ему, уже почти год как снова неженатому. Вспомнилась Безлетка – старшая дочь, она была названа по отцу, – ее внезапная смерть во время родов. Ярдар был не так чтобы сокрушен этой потерей, да и привык к ней, но сейчас ему стало так неуютно, что он даже встал и прошелся, разминаясь. Мерещилось, будто покойная жена сейчас появится со стороны реки – в белой сорочке, с незаплетенными волосами, знакомая и чужая. Соскучилась ведь по мужу где-то там, в холоде Темного Света…
Поскорее надо опять жениться! Ярдар потряс головой. Мать, Дивея, растившая внука Безбедку, твердила, что не позднее осени сыну надобно взять новую жену, и приглядела уже несколько невест, подросших в Тархан-городце за последние год-другой. Даже поговаривала, что, мол, в Брегамирове есть, по слухам, очень хорошая невеста, Самовитова дочь. Спорить с матерью в этом деле Ярдар не собирался: потом пусть его не попрекает выбором, если не уживется с невесткой. Но уж какая ни будет – к женатому русалки близко не подойдут, хоть весной, хоть летом…