Сверхнормальные. Истории, которые делают нас сильнее
Шрифт:
Отбросив более сложные чувства, Сэм на цыпочках пробрался в комнату сестры, где, как он знал, после ссоры с мужем спала мама, и принялся трясти ее за плечо, пока та спросонья не проворчала: «Ну что тебе?» «Папа ушел», – прошептал Сэм, чувствуя, что кого-то непременно нужно проинформировать о столь серьезном повороте событий. «Иди спать», – только и сказала мама.
Сэм так и поступил.
Ему было девять лет, и утром надо было идти в школу.
У каждого психологически устойчивого ребенка есть своя точка отсчета. Начинается она не со слов «я родился», как, например, в случае с Суперменом, отправленным на Землю с планеты Криптон, или Человеком-пауком, который приобрел свои удивительные способности в результате укуса паука. Всегда существует некое событие или обстоятельство, которое ставит ребенка на суровый и отважный путь. По словам педиатра и психоаналитика Дональда Винникотта, «происходит нечто меняющее всю жизнь ребенка» [70] , что-то такое, что оказывает на жизнь столь сильное влияние, что она уже не может быть прежней. «Мой мир семилетней девочки разлетелся на мелкие кусочки, и после этого его уже было не склеить» [71] , – пишет Майя Энджелоу об изнасиловании, пережитом в детстве. Иногда подобные обстоятельства поначалу ничем не напоминают укус радиоактивного паука; они имеют место с самого начала, например, когда ребенок рождается в обстановке крайней нищеты или у психически нездорового родителя. В любом случае непрерывность времени для сверхнормального ребенка прекращается, и связь разрывается: с этого
70
D. W. Winnicott, «Delinquency as a Sign of Hope» (выступление на конференции заместителей управляющих Борстальского исправительного учреждения для несовершеннолетних преступников, Колледж короля Альфреда, Винчестер, April 1967), по состоянию на 31 февраля 2015 года, https://johnwhitwell.co.uk/archives/general-archive-entries/delinquency-as-a-sign-of-hope.
71
Maya Angelou, I Know Why the Caged Bird Sings (New York: Random House, 2009), 53.
Чаще всего события, меняющие жизнь ребенка, происходят в течение нескольких месяцев или даже лет – скажем, тяжело заболевает родной брат или сестра, существенно ухудшается ситуация в районе проживания, начинает пить родитель, – но они все равно кажутся резкими и катастрофическими. «Никто не нанимал рекламный самолет и не объявлял во всеуслышание о появлении разлома [72] , – вспоминает рэпер Джей Зи о своем детстве в бруклинском районе Марси-Хаузес. – Но когда он приземлялся в вашем районе, это был полный переворот. Внезапный и окончательный. Все равно что потерять братана в перестрелке. Или все равно что твой отец навсегда уходит из семьи. Необратимая новая реальность. Что было прежде, ушло навеки, и на его месте внезапно возник новый образ жизни, повсеместный, который, казалось, пришел навсегда».
72
Shawn Carter, Jay-Z Decoded (New York: Spiegel and Grau, 2010), 12.
Для Сэма таким полным переворотом был уход отца; это событие стало его точкой отсчета. Когда он думал о своей жизни, его воспоминания всегда начинались именно с этого момента. Та ночь не была самой ранней из всего, что сохранила память Сэма, но это было его первое воспоминание – первый момент – о необратимой новой реальности. Это событие на долгие десятилетия в корне изменило семью Сэма и роли ее членов. Стоя в дверном проеме и наблюдая, как уходит отец, унося с собой привычную жизнь, мальчик пытался рассуждать логично – и быть сильным, – и потому говорил себе, что это к лучшему, ведь его родители большую часть времени не казались счастливой парой. И все же, пробираясь на цыпочках к кровати спящей матери, Сэм где-то в глубине души понимал, что все совсем не к лучшему и их жизнь теперь непременно ухудшится.
Как известно, треть браков [73] распадается в течение первых пятнадцати лет, что делает развод родителей самым распространенным неблагоприятным обстоятельством [74] , с которым сталкиваются дети. По оценкам специалистов, ежегодно свидетелем развода родителей становится миллион детей, однако столь широкая распространенность этого явления не означает, что оно проходит без негативных последствий для ребенка, так же как и ежедневное рождение в мире 350 тысяч младенцев не делает роды ни менее болезненными, ни менее важными для женщины. Каким бы будничным ни казался развод, он, по словам Винникотта, потенциально способен в корне изменить весь мир ребенка, потому что, как правило, в этот период жизни весь его мир состоит из родителей. Развод наглядно показывает ребенку, что его мир может быть расколот надвое не только в результате редких, экстремальных актов насилия или запугивания, но и из-за события намного более обыкновенного – иногда даже действия, совершенного из лучших побуждений, – после которого его родители идут дальше не вместе, а каждый своим путем.
73
D’Vera Cohn, «At Long Last, Divorce», Washington, DC: Pew Research Center, June 4, 2010, по состоянию на 20 декабря 2015 года,по контролю и профилактике заболеваний, «Divorce Rates by State: 1990, 1995, and 1999–2011», National Vital Statistics System, 2013, по состоянию на 30 декабря 2016 года, https://www.cdc.gov/nchs/fastats/marriage-divorce.htm
74
Emmy E. Werner and Ruth S. Smith, Overcoming the Odds: High Risk Children from Birth to Adulthood (Ithaca, NY: Cornell University Press, 1992), 198.
В 1969 году губернатор Калифорнии Рональд Рейган подписал первый в США закон о разводе по взаимному согласию сторон [75] . До его принятия, чтобы освободиться от уз брака, один супруг должен был доказать явную вину другого в распаде брачного союза; наиболее распространенными основаниями для развода считались прелюбодеяние, сексуальные извращения, уход супруга или супруги, безумие одного из супругов и отказ от интимной близости. По мнению многих юристов и защитников прав женщин, эти условия делали развод излишне сложной и состязательной процедурой, и предъявление доказательств казалось весьма непростым, особенно для жен, у которых было меньше доступа к деньгам и другим ресурсам, необходимым для подтверждения своей правоты. Вслед за Калифорнией в 1970-х и 1980-х соответствующие законы были приняты и в других штатах США, так как и мужчины, и женщины по достоинству оценили возможность освободиться от неблагополучного, лишенного любви брака. К 1985 году развод по согласию сторон можно было получить в сорока девяти штатах из пятидесяти. Свобода и возможность выбора должны были помогать супругам и родителям принимать более обоснованные решения и жить счастливее, что, как представляется, соответствует и интересам их детей.
75
Общий обзор законодательной базы развода по взаимному согласию сторон представлен в Herma Hill Kay, «Equality and Difference: A Perspective on No-Fault Divorce and Its Aftermath», University of Cincinnati Law Review 56 (1987): 1, по состоянию на 31 декабря 2015 года, http://scholarship.law.berkeley.edu/facpubs/1220.
Несомненно, иногда развод необходим и действительно наилучшим образом отвечает интересам всех сторон, включая детей разводящихся родителей. Не каждый развод – несчастье. Но не каждый развод и благо, и иногда, даже когда «это к лучшему» – как говорил себе Сэм, стоя в ту ночь в дверном проеме, – он означает резкие перемены и потери. Согласно результатам одного масштабного общенационального исследования, после развода родителей у 20–25 процентов детей возникают эмоциональные или поведенческие проблемы [76] , такие как депрессия, тревожность, агрессия, непослушание или трудности в учебе; для сравнения скажу, что в полных семьях этот показатель составляет 10 процентов. Хотя это означает, что в разведенных семьях вероятность явных, даже диагностируемых проблем у детей вдвое выше, чем у их сверстников, эти данные также свидетельствуют о том, что от 75 до 80 процентов детей переносят развод родителей вполне успешно [77] . «Так что с детишками все в порядке», – могли бы с облегчением заключить мы, однако отсутствие очевидных проблем и патологий еще не говорит об отсутствии стресса [78] . «Главное тут – четко отделить патологию от страданий» [79] , – утверждает психолог, специалист по проблемам разводов Роберт Эмери.
76
См. обзор в E. Mavis Hetherington and Anne Mitchell Elmore,
77
См. обзор в E. Mavis Hetherington and Anne Mitchell Elmore, «Risk and Resilience in Children Coping with Their Parents’ Divorce and Remarriage», in Resilience and Vulnerability: Adaptation in the Context of Childhood Adversities, ed. Sonya S. Luthar (New York: Cambridge University Press, 2003), 182–212.
78
См. обзор в Joan B. Kelly and Robert E. Emery, «Children’s Adjustment Following Divorce: Risk and Resilience Perspectives», Family Relations 52, no. 4 (2003): 352–362; Lisa Laumann-Billings and Robert E. Emery, «Distress Among Young Adults from Divorced Families», Journal of Family Psychology 14, no. 4 (2000): 671–687.
79
Tamar Lewin, «Poll Says Even Quiet Divorces Affect Children’s Path», New York Times, November 5, 2005, по состоянию на 22 января 2017 года, http://www.nytimes.com/2005/11/05/us/poll-says-even-quiet-divorces-affect-childrens-paths.html.
Многочисленные клинические и практические исследования, проведенные за последние сорок лет, позволяют предположить, что дети, растущие в разведенных семьях, «психологически устойчивы, но не неуязвимы» [80] . Со стороны может казаться, что они успешно приспосабливаются к ситуации, берут на себя больше обязанностей по дому, усердно выполняют домашние задания, заботятся о братьях, сестрах и о себе и становятся посредниками в дальнейших взаимоотношениях родителей, но нередко, делая все это, они одновременно ведут незаметную, но трудную борьбу, которая обнаруживается только спустя годы и даже десятилетия [81] после распада их семей. Психолог Джудит Валлерстайн утверждает, что «развод – это кумулятивный опыт. Его негативное влияние накапливается и усиливается cо временем, достигая наивысшей точки уже во взрослом возрасте» [82] . Возможно, это относится не ко всем молодым взрослым, чьи родители развелись, когда они были детьми, но очень многие из них живут с болезненными ощущениями и воспоминаниями.
80
См. обзор Joan B. Kelly and Robert E. Emery, «Children’s Adjustment Following Divorce: Risk and Resilience Perspectives», Family Relations 52, no. 4 (2003): 352–362; Lisa Laumann-Billings and Robert E. Emery, «Distress Among Young Adults from Divorced Families», Journal of Family Psychology 14, no. 4 (2000): 671–687.
81
См. обзор в E. Mavis Hetherington and John Kelly, For Better or for Worse: Divorce Reconsidered (New York: Norton, 2003); Lisa Laumann-Billings and Robert E. Emery, «Distress Among Young Adults from Divorced Families», Journal of Family Psychology 14, no. 4 (2000): 671–687; Judith S. Wallerstein, Julia Lewis, and Sandra Blakeslee, The Unexpected Legacy of Divorce: A 25 Year Landmark Study (New York: Hyperion, 2001).
82
Judith S. Wallerstein, Julia Lewis, and Sandra Blakeslee, The Unexpected Legacy of Divorce: A 25 Year Landmark Study (New York: Hyperion, 2001), 298.
Согласно результатам исследования Роберта Эмери и его коллег, по сравнению с людьми, которые росли в полных семьях, взрослые из разведенных семей в три раза чаще заявляют, что их «детство было труднее, чем у большинства людей» [83] . Около половины респондентов признают, что развод родителей снизил напряженность отношений в семье, тогда как другая половина с этим не согласна; по их мнению, из-за развода одни проблемы сменились другими. Повзрослевшие дети из разведенных семей, как правило, чаще испытывают негативные чувства и имеют плохие воспоминания и убеждения о своих семьях, и их в три раза чаще мучает вопрос, любят ли их оба родителя. Неспособные надеть розовые очки, которые, как они видят, носят некоторые люди, они смотрят на жизнь и любовь через своего рода «фильтр развода» [84] . Именно такой фильтр со временем привел повзрослевшего Сэма к психотерапевту: «Я чувствую себя как скотч, который сначала приклеили, а потом отклеили, в результате чего я перестал быть липким. Я состою в отношениях, и со стороны они похожи на отношения других людей, но они начисто лишены веры и наивности. Если твой собственный родитель может тебя бросить, значит, это может сделать любой человек на свете. Жизнь не стоит на месте. Все течет, все изменяется. Все может начаться хорошо, а закончиться плохо. И я не могу притворяться перед самим собой, будто мне это неизвестно».
83
Joan B. Kelly and Robert E. Emery, «Children’s Adjustment Following Divorce: Risk and Resilience Perspectives», Family Relations 52, no. 4 (2003): 352–362; Lisa Laumann-Billings and Robert E. Emery, «Distress Among Young Adults from Divorced Families», Journal of Family Psychology 14, no. 4(2000): 671–687.
84
Lisa Laumann-Billings and Robert E. Emery, «Distress Among Young Adults from Divorced Families», Journal of Family Psychology 14, no. 4 (2000): 671–687.
Многие дети переносят развод родителей относительно спокойно, даже если впоследствии говорят, что это событие стало формирующим – точкой отсчета их жизни. Три четверти детей из разведенных семей утверждают, что выросли бы другими людьми, если бы их родители не развелись [85] . Такие дети в два раза чаще чувствуют, что их детство прервалось раньше времени [86] , а некоторые говорят, что лишились способности играть [87] . Они считают, что самые счастливые дни были до распада семьи, и их очень беспокоит, что эти лучшие дни больше никогда не повторятся.
85
Lisa Laumann-Billings and Robert E. Emery, «Distress Among Young Adults from Divorced Families», Journal of Family Psychology 14, no. 4 (2000): 671–687.
86
Lisa Laumann-Billings and Robert E. Emery, «Distress Among Young Adults from Divorced Families», Journal of Family Psychology 14, no. 4 (2000): 671–687.
87
Judith S. Wallerstein, Julia Lewis, and Sandra Blakeslee, The Unexpected Legacy of Divorce: A 25 Year Landmark Study (New York: Hyperion, 2001).
Отец известной американской поэтессы Сильвии Плат скончался, когда ей было девять лет, и позже она вспоминала это время так: «Мой отец умер, и мы переехали вглубь материка. С этого момента девять первых лет моей жизни оказались запечатанными, словно парусник в бутылке – красивый, недоступный и старинный; прекрасный сказочный миф» [88] . Отец Сэма не умирал, но, как и в случае Сильвии Плат, девять лет, проведенные в полной семье, тоже вдруг начали казаться чем-то запечатанным в бутылке, может, и не таким великолепным и определенным, как старинный парусник, а, скажем, чем-то вроде горсти старинных монет, звенящих внутри. Эти старинные монетки были счастливыми воспоминаниями Сэма о папе и, возможно, даже о прежней жизни. Когда-то он думал, что будет год за годом продолжать бросать в бутылку очередные монеты, но теперь ему казалось, что горстка порыжевших медяков – это все, что у него есть.
88
Paul Alexander, Rough Magic: A Biography of Sylvia Plath (New York: Da Capo Press, 2003).