Сверхновая американская фантастика, 1994 № 02
Шрифт:
— Привет, — уговорит он. — Я Иан.
— Привет, Иан, — отзываюсь я. — Я Алисия.
Деревянная крышка стола поцарапана. На улице чудесная погода, чистое небо голубеет, и люди гуляют по Елисейским Полям. Эйфелева башня не видна, но мы могли бы ее увидеть, выйдя на улицу.
Обычно люди спрашивают что-нибудь вроде: «Вы часто здесь бываете?» или «Вы местная?», имея в виду, попали ли вы сюда по местному вызову или через сервисную систему. Я всегда вру, что через систему. Но он не спрашивает об этом, а говорит:
— Подходящее место, чтобы делать
— Вы художник? — спрашиваю я.
И так ясно, что да. Глядя на него, я могу видеть его искусство, он сам — воплощенный шедевр.
Он качает головой.
— Мне просто нравится здесь, — говорит он.
Не знаю, что он имеет в виду — кафе, или Салон, или вид из окна. Он бросает взгляд в окно, я тоже. Парочка неторопливо идет под руку. Она — рыжая, бледная, типичная французская девочка, он — темнокожий, похож на моряка. Оба безукоризненно просты. Он останавливается завязать ей шарф, и в этот момент я бы хотела быть ею — это странно, ведь в настоящий момент я Алисия, вся такая цельная и грациозная. Я — то, чем хочу быть. А эта парочка даже не настоящая, они всего-навсего оконная заставка, смоделированная сисопом, системным оператором, которую, кстати сказать, зовут Кассия, мы с ней иногда болтаем.
Я оглядываюсь, Иан смотрит на меня. Интересно, заметно ли на моем лице смущение.
— Ты так прекрасна, — говорит он.
Горло у меня сжимается, и я чувствую себя пойманной, раздетой. Почему он так сказал?
— Здесь каждый может быть прекрасным, — говорю я. Хотелось, чтобы это прозвучало милой, ничего не значащей фразой, а вышло обескураживающе. Он краснеет.
Это классный момент, интересно, как он это делает. Моя программа не позволяет мне краснеть.
— Копии с прекрасного обычно не бывают прекрасными. — говорит он. — Они безупречны, но все похожи друг на друга.
— А в чем же истинная красота? — спрашиваю я, уже приблизительно представляя себе, что он собирался сказать. Что-нибудь об оригинальности.
— В настоящей красоте, — говорит он, — всегда есть какая-то странность, асимметрия.
Алисия ни в коей мере не асимметрична. Я сделала ее похожей на танцовщицу. А теперь он заставил меня подумать об Алисии как о чем-то отдельном от меня.
— Не уверена, что правильно поняла тебя, — говорю я легко.
Он качает головой:
— Я не очень-то хорошо умею вести разговоры.
— Может быть, ты поэт. — Я все еще пытаюсь улыбаться, издавать соответствующие звуки. Пытаюсь помешать разговору стать серьезным.
— Нет, — говорит он резко, решительно. — Я не поэт.
Иногда в Салоне происходят очень странные, неожиданно интимные разговоры, потому что говоришь как бы не от своего лица, или, вернее, говоришь от своего лица, спрятанного в безопасности за маской.
— Я тебя раньше в Салоне не видела, — говорю я.
— Я таился, — отвечает он. — Бродил, как призрак. Можно тебя спросить?
Я пожимаю плечами.
— У тебя есть еще другие личности? Если не хочешь, не говори. Но сюда приходит одна женщина, что-то в ней напоминает
Кристиана. Да, это моя личность, но никак не связанная с Алисией. Они совсем не похожи; Кристиана старая мудрая женщина, высокая и сильная, ее седеющие волосы собраны сзади узлом и закреплены шнуром.
— Нет, — вру я. — Нет, я это просто я.
Он улыбается, но вид у него озадаченный. Я думаю, когда же я в последний раз использовала Кристиану? Я это делаю нечасто, а в Салон — почти никогда. Ужасно хочется спросить, видел ли он ее именно в Салоне. Потом можно было бы соврать, что я здесь никогда никого похожего не видела.
Он кусает губы:
— В ней есть что-то похожее на тебя…
Я замираю, как кролик на шоссе, попавший в полосу света фар, и напряженно вслушиваюсь.
— Эти люди, они все одинаковые, а в ней что-то есть. Она… она прекрасна. Как ты.
— Спасибо, — говорю я. Это глупо с моей стороны, хорошо еще, что я не умею краснеть. — Ты здесь кого-нибудь знаешь?
Я начинаю указывать ему на людей, рассказывать ему о них. Желтоглазый и Грег, Лизабет Р. Я просто отвлекаю его. Он кивает и улыбается и издает подходящие восклицания, но, указывая на кого-нибудь, я чувствую на себе его неотступный взгляд.
Через некоторое время я говорю:
— У меня назначена встреча с друзьями в другой программе, было очень приятно поболтать с тобой. Может, еще как-нибудь увидимся.
— Подожди минуту, — говорит он. — Как с тобой связаться?
— Мир тесен, — отвечаю я. — Как-нибудь встретимся.
Алисия неспешно выходит, а я спасаюсь бегством.
В тишине зеленой комнаты я беру в руки шнурок для волос, чтобы стать Кристианой, серьезной, важной Кристианой. Чем она похожа на Алисию? Кристиана редко улыбается, ее движения медлительны — не из-за возраста, а потому, что она серьезная и решительная. Алисия совсем другая.
Может, просто совпадение? Он новичок, он таился. А может, какой-то жест, мимолетный пустяк напоминает Алисию в Кристиане?
Я становлюсь Алисией. Она тоже серьезна. Я всегда думала, что в ней есть свое достоинство, но, может быть, между достоинством Алисии и решительностью Кристианы нет никакой разницы. И Тереза своей неподвижностью тоже похожа на них.
Нет, Сьюлия другая, и роковая Лилит со своим рыжим лисьим хвостом, и Сторк, которая ругается как сапожник, пьет виртуальное виски и играет в покер.
Прекрасны. Он сказал, что обе они прекрасны. Сьюлия прекрасна. Даже ширококостная Сторк с веснушками не просто хорошенькая, а, я думаю, прекрасная. Они все прекрасны для меня.
Я снимаю Алисию и становлюсь невидимой в зеркале. Открыть дверь, призраком проскользнуть через фойе, выбрать «Мадам де Сталь», вверх на лифте и, таясь, прокрасться в кафе. Посмотреть на него, сидящего на свету. Посмотреть, может ли он разгадывать других людей. Посмотреть на него и разгадать его.
Бармен, Поль-Мишель, не замечает, как я проскальзываю через закрытую дверь.