Свет и мракСборник фантастических повестей и рассказов

В город Айршингтон приехал мистер Артингсон и город взволновался. Все передавали друг другу: «Вы слышали, слышали! Приехал Артингсон — он здесь!»

Местная газета крупным шрифтом тотчас же напечатала:

ОН ЗДЕСЬ.

«Сегодняшнего числа совершилось

Затем следовала краткая и неверная биография мистера Артингсона, в которой все было если не искажено, то преувеличено. Статья заканчивалась следующими словами: «он сказал:

Мы можем сказать, что этот гений воплотился в Артура Артингсона!»

Статья принесла редакции чистого дохода 3,000 долларов, а автор её, он же и редактор, он же и председатель клуба «Движенья», — толстенький, веселый и юркий мистер Тоуне, только что дождавшись выхода первых листков №, был уже с ними в клубе «Движенья», который как раз находился против клуба «Твердости», — клуба, возникшего в силу соперничества с клубом «Движенья».

— «Почтенные собратья!» — ораторствовал мистер Тоуне в клубе «Движенья», — город должен что-нибудь предпринять, что-нибудь сделать для нашего почтенного гостя, для нашего великого, гениального мистера Артингсона. Я предполагаю, что сегодня же следует устроить в честь его митинг, и я не отказываюсь, если позволите, произнести речь на тему: только гениальные люди — суть истинные вожди всякого движенья!»

— «Да! да! Мы согласны, — браво, браво!» — раздавались клики одобрения со стороны членов клуба…

— «Это тем более необходимо, — продолжал мистер Тоуне, — что клуб «Твердости» собирается также дать митинг в честь Артингсона; надо предупредить их!..

— «Предупредить, предупредить! — заговорило собранье со всем жаром благородной конкуренции… — Мы сейчас же отправим к Артингсону депутатов; мы будем иметь честь просить его сделать нам честь и явиться сегодня же в семь часов на митинг!»

И работа закипела. Тотчас же были выбраны депутаты, тотчас же они отправились к Артингсону, тотчас же было составлено объявление, которое немедленно передано в типографию, и она набрала чуть не аршинными буквами и сейчас же оттиснула 50,000 экземпляров этого объявления о чудовищном митинге, который устраивает клуб «Движенья» в честь мистера Артингсона.

А, между тем, сам мистер Артингсон вовсе не подозревал и не думал об этой возне, о всех хлопотах, которые он причинил, или, вернее говоря, о тех долларах, которые он доставит своей особой и клубу «Движенья», и лично его председателю мистеру Тоунсу. Он проснулся поздно, потому что с вечера много работал и лёг утомленный. Он и встал тоже слегка утомленный. Сон скупо подкрепил его.

Не смотря на сорок два года, его можно было считать почти красавцем. Серебристая седина, довольно сильно заметная, придавала какой-то особенный блеск и живость его светло-русым, длинным кудрям. Он не носил ни усов, ни бороды, ни бакенбард, он говорил, что все это мешает ему, связывает его лицо, заслоняет его черты. Он хотел быть откровенным, вполне откровенным со всеми, со всяким «меньшим братом своим», — этот странный мистер Артингсон. Говорили, что лицо его напоминало портрет Шиллера, но это лицо было красивее. В нем не было германского склада, а был, если можно так выразиться, всемирный, всенациональный тип. В нем правильность всех линий, правильность античная, соединялась с красотой тех отношений, которые мы видим во всех умных лицах. И в особенности были хороши глаза его, задумчивые и ясные, немного грустные, открытые, блестящие, какого-то неопределённого серо-голубого цвета, с темными лучистыми струйками вокруг зрачков. И в особенности хорошо было это лицо, когда Артингсон задумывался, когда вместе с этой думой наплывало, поднималось в груди его сильное чувство и он вдруг с глубоким вздохом взмахивал головой, откидывал ее и вместе с этим отбрасывал назад все его длинные, светло-русые, серебристые кудри, высоко поднимавшиеся над его высоким лбом. Он обрезал бы и эти кудри — они также мешали ему— но их так любила его уже не молодая жена, добрая Джелла. Любили их и дети его, в особенности младшая дочь, четырехлетняя Эмма, которая с такою любовью гладила, перебирала и целовала эти мягкие, шелковистые кудри.

— Папа! — говорила она, — я люблю тебя, но я также люблю твои волосы — они такие милые, мягкие и добрые…

Депутация от клуба «Движенье» явилась к мистеру Артингсону в то самое время, когда он только что надел свое широкое серое пальто, которое так свободно и стройно обрисовывало его высокую фигуру. Мистер Артингсон был слегка озадачен, удивлен и даже неприятно поражен просьбой депутации. Он хотел сохранить инкогнито и вдруг устраивается целая овация, которую он не любил по принципу.

— Вы нас обидите, вы жестоко обидите нас сэр, — ораторствовал толстенький мистер Тоуне, с пафосом потрясая в воздухе его маленькой жирной ручкой… — Мы… то есть, весь город, все общество, хочет выразить вам глубокое, бесконечное уважение; вы так много сделали вашими чудными творениями для целого округа, для целой страны… Позвольте же, о! позвольте поблагодарить вас, ибо «благодарность есть наслажденье человеческого духа», как вы сами сказали в одном из ваших бессмертных творений!..

— Да, ДА! сэр!.. подтвердили другие депутаты, — наши чувства… дайте нам выразить наши чувства… дайте им свободу!..

И мистер Артингсон согласился дать свободу чувствам других и жал руки со всей энергией, и чуть не обнимал депутатов, и только в тайне шептал: о велика та страна, где сознаются и ценятся все широкия движения, все, что может сделать слабый смертный для прогресса!.. И как только ушла депутация, рассчитывая все-таки, чтобы клуб был поддержан с честью и с самой большой денежной выгодой, только что сам мистер Артингсон собрался уходить по делу, по тому делу о маленьком его имении, которое привело его в Айршингтон, как слуга отеля подал ему карточку с надписью: мисс Анна Драйлинг.

Едва успел он прочесть это имя, как с радостью бросился на встречу мисс Драйлинг, в светлый широкий коридор, устланный бархатными коврами, а мисс Драйлинг, вся запыхавшись, всходила на широкую лестницу третьего этажа.

— Вы ли это!!.. Мисс Драйлинг… Вы приехали ко мне прежде, чем я явился к вам…

— Я, я, я сэр… я, Артур, — я приехала к вам и увидала вас после… кажется пятнадцати лет разлуки… И почтенная мисс Драйлинг совсем задыхалась, может быть от волнения, может быть оттого, что лестница была высока, не по годам мисс Драйлинг — ведь она была целыми шестью годами старше мистера Артингсона.

Это был его старый, старый друг, на котором он чуть, чуть не женился, но от этой женитьбы может быть спасла его и во всяком случае отвела сама мисс Драйлинг.

— Я старше вас, сказала она Артуру Артингсону, — старше чуть не шестью годами, а женщины скорее стареются, в них раньше пропадает то, что притягивает вас к нам— красота… а ум, чувства — разве для них вы хотите жениться на мне сэр Артингсон… Но ведь все это ваше, оно останется вашим до гроба, в виде неизменной дружбы, а может быть пойдет и дальше в ту таинственную страну, которой мы не знаем… Чего же вы хотите от меня, мистер Артур… Моей красоты… обладания мною…