Свет луны
Шрифт:
— Ну, хорошо. Что же мы можем сделать? Мы с Чарльзом, просидев всю ночь, ничего другого не придумали.
Неома молчала. Она понимала, что единственным решением для них было заплатить долг, но это было невозможно. Ей вдруг представился злосчастный клочок бумаги с подписью Перегрина, который прямо у нее на глазах становился все больше и больше.
— А ты не задумывался, что маркиз… может поймать вас в момент кражи? — спросила она.
— Есть и другое решение, но я не думаю, что оно тебе понравится, — сказал Перегрин.
— Что же это?
— Мы могли
— Продать… наше поместье? — Неома была ошеломлена. Ее голос перешел в шепот.
— Да, однако я сомневаюсь, что в теперешнем виде оно может стоить две тысячи фунтов, — заметил Перегрин.
— Оно стоит этих денег! Оно стоит даже много больше, — возмутилась Неома.
— Сейчас я тебе кое-что скажу, — медленно произнес Перегрин. — Поклянись только, что будешь молчать.
— Обещаю.
— Когда мы решили поехать в Лондон, Чарльз попытался продать свой дом. Он подумал, что сможет тогда купить приличную квартиру или небольшой домик.
— И что же? — спросила Неома, заранее уже зная ответ.
— Он не нашел ни одного покупателя. Никто не хочет сейчас приобретать нерентабельную недвижимость, например, такую, как ветхие дома в деревне. Ты же прекрасно знаешь, что сейчас продается много разорившихся ферм.
Да, это было действительно так. Во время войны, когда Наполеон стремился к блокаде Англии, фермеры, поставлявшие продукты горожанам, всячески восхвалялись и считались людьми незаменимыми. Сейчас же они разорялись один за другим. Банки отказывали им в кредитах. Правительство игнорировало просьбы фермеров о помощи, тем более что с материка поставлялись более дешевые продукты, чем производили английские фермеры.
В поместье Неомы и Перегрина было две небольшие фермы, которыми управляли фермеры-арендаторы. Им приходилось нелегко, они едва сводили концы с концами, и единственными работниками были их собственные сыновья. Неома понимала, что продажа имения Стандишей, существовавшего на протяжении трех столетий, разбила бы ей сердце. Но она понимала также, что ради чести брата согласилась бы на продажу. Хотя вряд ли им, как и Чарльзу, удастся найти покупателя.
Перегрин внимательно наблюдал за сестрой, а затем сказал:
— Надеюсь, теперь ты убедилась в том, что, кроме кражи, другого выхода у нас Нет. Думаю, через неделю злосчастная расписка будет возвращена.
— Что ты действительно должен сделать, так это пойти к маркизу и рассказать ему всю правду, — строго произнесла Неома.
— И тем самым бросить Чарльза на произвол судьбы, заставив искать его две тысячи фунтов? — спросил Перегрин. — Он будет вынужден уйти из Уайтса, и сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из его друзей потом разговаривал с ним.
На мгновение Перегрин замолчал, затем сердито добавил:
— Могу сказать тебе, Неома, только одно: пусть я стану вором или пойду на любое другое преступление, но не оставлю своего лучшего друга в беде.
— Нет, нет…дорогой… я все понимаю, — запротестовала она, — но я лишь подумала, что бы сказала мама… и как бы ужаснулся
— Если бы наш отец распорядился деньгами более осмотрительно и выгодно вложил их, то сейчас мы не оказались бы в столь бедственном положении, — ответил Перегрин.
Уже не раз Неоме приходилось слышать подобное. Ей было неприятно, что Перегрин обвиняет отца, хотя она и допускала, что Стандиш-старший не разбирался в том, что касалось денежных вопросов. Он был очень добродушным человеком и слишком увлечен своими лошадьми и собаками, чтобы вникать в финансовые проблемы семьи. Но однажды и он понял, что от его небольшого состояния почти ничего не осталось и он фактически разорен.
Взяв Неому за руку, Перегрин произнес:
— Пожалуйста, Неома, помоги мне. Ты никогда меня не подводила. И я не поверю, что ты способна подвести меня сейчас.
Трогательные нотки в голосе Перегрина и мольба в его глазах заставляли Неому сделать то, о чем просил брат. Еще с детства она обожала его. Несмотря на год разницы в возрасте, временами они были так близки, как бывают близки только близнецы.
Неома всегда была практичной, в то время как Перегрину было свойственно безрассудство. Она была младше брата, но старалась, особенно после смерти родителей, опекать его и помогать во всем. Конечно, план брата ужаснул ее, но она была обязана либо принять участие в задуманном преступлении, либо найти другое решение.
Немного подумав, она произнесла:
— Ты же знаешь, дорогой, я всегда помогу тебе. Но в то же время не могу не сказать, что твой план страшит меня.
— Мне он тоже не нравится, — сказал Перегрин. — Но разве есть еще другой выход из данной ситуации? Чарльзу так стыдно, что он даже не осмеливается прийти к нам и посмотреть тебе в глаза.
— Представляю, что он чувствует, — ответила Неома, — возможно, в будущем он не будет столько пить. Я часто спрашиваю себя, что заставляет вас так много пить.
— Нет, ты не представляешь, что творится с Чарльзом. Он готов убить себя, как только подумает, что в руках у него было десять тысяч фунтов.
— Теперь поздно об этом говорить, — возразила Неома. — Но неужели это действительно необходимо, чтобы я ехала с тобой в гости к маркизу?
— Да, это совершенно необходимо, — ответил Перегрин. — Тебе только придется держать себя так же, как Аврил, то есть в некотором роде тебе нужно будет притвориться, что ты такая же, как все те женщины, которые там будут.
— Но ведь Аврил — артистка! Разве я смогу играть роль артистки, если ничего в этом не смыслю? — спросила Неома.
Вид у Перегрина был несколько растерянным.
— Тебе не надо играть никакую роль, — сказал он, — ты должна постараться вести себя так, как будет вести себя Аврил.
— Не… понимаю…
Поднявшись, Перегрин подошел к окну и посмотрел на дикую яблоню во дворе, затем сказал:
— Конечно, я, может быть, и смог бы пойти без тебя, но ты мне будешь нужна. Я чувствую, что если мне не удастся самому найти эту проклятую расписку, то, возможно, это сделаешь ты.