Свет мира
Шрифт:
Юношу так восхитила смелость ее образа мыслей и бесцеремонность в выборе средств, что он невольно, словно ища защиты, прижался к ее груди и спрятал лицо у нее на шее.
— Мне ничего не страшно, пока ты мне помогаешь, — сказал он.
— Я никогда раньше не видела живых скальдов, — сказала она. — Но я была уверена, что они именно такие, как ты.
— Теперь уже со мной не может случиться ничего плохого, — сказал он. — Никогда.
Наступило короткое молчание, потом она прошептала:
— Как ты хорошо дышишь.
— Что? —
— Ничего, — сказала она. — Просто мне приятно слушать, как ты дышишь.
Прошло еще несколько минут, она наклонилась к его лицу и долго-долго смотрела ему в глаза, пока они не поцеловались. Он еще ни разу не целовался по-настоящему с девушкой, после он долго вспоминал, как это приятно. Наконец он прошептал:
— Вегмей, как ты думаешь, ты могла бы выйти за меня замуж?
Она встала, потянулась и зевнула:
— Да ты спятил, парень! Неужели ты думаешь, что тут же надо и свататься?
Он тоже встал, но был очень серьезен, ведь это была самая торжественная минута в его жизни.
— Прости, Вегмей, — сказал он. — Но я считаю, что должен был сказать тебе это, прежде чем уйду.
— Да ладно уж, иди, — сказала она.
Они продолжали целоваться, идя к двери, и, хотя она несколько раз повторила, что ему пора, и подталкивала его к порогу, нельзя было разобрать, кому из них труднее отпустить другого.
Глава седьмая
Директор Пьетур жил в низком обшитом железом деревянном купеческом доме с островерхой крышей, оставшемся со времен датской торговой монополии, на широкой крыше был пристроен мезонин, выглядевший чужеродным. Трава доставала почти до окон.
— У тебя что-нибудь срочное? — спросила служанка, когда Оулавюр Каурасон, придя в себя после утренних переживаний, уже около полудня отважился, наконец, спросить директора Пьетура Паульссона.
— Да, — ответил юноша, прогуляв по поселку несколько часов в любовном угаре, он проголодался и хотел, чтобы директор помог ему немедленно.
Через минуту служанка вернулась и сказала:
— Можешь войти и объяснить директору, что тебе надо, только побыстрей, он сейчас обедает.
Она провела его через кухню, благоухавшую запахом вареного мяса, и оставила в открытых дверях, откуда ему было видно все директорское семейство, сидевшее за обедом: на столе рагу из соленой баранины, огромная брюква и жирный суп, а вокруг шумная орава детей и подростков, худая молчаливая женщина и сам Пьетур в пиджаке, в целлулоидном воротничке, восседавший во главе стола и взиравший на все сквозь свое директорское пенсне.
— Чего тебе надо? — рявкнул директор, как только заметил в дверях юношу; этот грубый окрик лишил гостя остатков смелости, он тут же забыл, что ему нужно, и растерянно остановился на пороге. Молодежь за столом утихла на мгновение, ожидая ответа гостя, но не дождавшись, разразилась громкими
— Заткнитесь, вы, болваны! — крикнул директор. — Я даже не слышу, что этот человек говорит.
— Да он ничего и не говорит! — закричали дети. — Он ненормальный, у него даже рот не раскрывается!
После такого выпада скальд набрался храбрости, открыл рот и сказал:
— Я ищу работу.
Директор, казалось, впервые видел этого юношу, но еще хуже было то, что он, по-видимому, совершенно не понимал языка, на котором тот говорит.
— Ищешь работу? — удивленно прошепелявил он, словно повторяя слова какого-то незнакомого, диковинного языка. — Что это значит?
— Ну… ну, мне ведь надо что-то есть и где-то спать, — сказал юноша.
— Есть? И спать? — снова изумленно повторил директор, он был до того поражен, что позабыл про кусок, который поднес было ко рту, и в недоумении оглянулся на своих детей, которые надрывались от хохота независимо от того, молчал гость или говорил. Наконец директор взглянул вопросительно на жену в слабой надежде, не объяснит ли она ему, что все это означает.
— Есть и спать? Чего ему нужно?
— Не знаю, — сказала жена.
— Кто ты и откуда ты взялся? — спросил директор. Гость назвал себя, и дети уже просто взвыли от смеха, так им стало смешно, что у человека есть имя и что он откуда-то приехал.
— Да я вовсе не об этом тебя спрашиваю, — сказал директор. — Я хочу знать, под чью дудку ты пляшешь? Кто здесь тобой распоряжается?
— Я состою на попечении прихода, — ответил юноша.
— Ах вот как, ну и скотина этот староста! — сказал директор. — Иди сейчас же к нему и передай ему от меня, чтобы он провалился ко всем чертям! Диса, доченька, закрой за этим человеком дверь! Я не выношу сквозняка в доме!
Нескладная долговязая девчонка, которой уже, наверное, пора было конфирмоваться, вся перепачканная жиром, встала, чтобы закрыть за юношей дверь, но он все не уходил.
— Староста прогнал меня раз и навсегда, — сказал он.
— Что? Староста прогнал тебя? Это на него похоже, на этого болвана и крысу.
— Он велел мне идти таскать камни, — сказал юноша.
— Велел таскать камни? Так и сказал? Да как он смеет! Насколько мне известно, это я решаю, кто здесь в поселке будет таскать камни, а кто не будет.
— Ну иди же, чего встал! — сказала девчонка, которая все еще стояла у двери, готовая захлопнуть ее.
— Какого черта ты гонишь из дома незнакомого человека, дуреха? — рассердился директор Пьетур. — Входи, дружок, раз староста тебя выгнал, и расскажи мне о себе поподробнее.
Юноша перешагнул порог и начал рассказывать свою историю, но едва он дошел до того места, как его отправили на воспитание к хозяевам хутора Подножье, дети подняли такой вой, что даже приказание отца заткнуться не смогло утихомирить их.