Свет мой ясный
Шрифт:
Кучер, видимо, проникся к ней уже полным доверием, а потому сообщил вовсе уж шепотом:
– Есть у нашей барыни горничная девка Аниска. Язык у нее – помело! И метет она им направо и налево.
«Это уж точно, – мысленно согласилась Алена. – Ведьмино помело!»
– Так что, милка моя, ежели б ты барыне снадобье от невстанихи предложила, то и ее к себе расположила бы, и сделала доброе дело, – нагнулся к ней возница. – А зараз, глядишь, и меня поврачевала бы.
– Ничего не выйдет, – буркнула Алена как могла грубо и сердито. – Ничего у нас с тобою не сладится!
С этими словами и с выражением самого большого отвращения, которое она только могла изобразить, Алена резко отвернулась – и пошла прочь, хотя сердце ее так и трепыхалось от волнения. Она рисковала… но чувствовала, что не напрасно!
Ее расчет оказался верным. Через несколько мгновений тяжелые шаги забухали за ее спиной и железная лапища больно стиснула плечо.
– А ну, погоди! Куда это ты направилась? Почему так – не сладится?!
Конечно, следовало бы еще потянуть время, поднапустить туману и таинственности, однако обедня вот-вот могла закончиться, появилась бы Катерина Ивановна с этой воровской пособницей, и тогда все благие намерения Лёньки и Алены развеялись бы как дым. Нет, тянуть было уже некуда, и Алена не замешкалась с ответом:
– Потому, что дурной глаз да злой язык – хуже ворога! Лечба, заговоры – дело тайное, а эта ваша Аниска любую затею переговорит, перекаркает так, что выйдет семипудовый пшик. К чему, скажи на милость, мне стараться попусту?
– А ежели мы ей рот заткнем? – нерешительно предположил кучер.
– Это как же? – усмехнулась Алена. – Мне надобно поговорить с твоей барыней один на один, без чужого уха! Вот ежели бы ты отозвал Аниску зачем-нибудь…
– Отзову! – мигом согласился возница, готовый уже на все не только ради собственной красоты, но и ради довольства барыни. – А куда?
– Скажи ей… – Алена сделала вид, что призадумалась, хотя обдумано все было еще ночью. – Скажи ей, мол, пришел Ванька Красный и ждет ее у церкви Георгия-великомученика. Пока она туда обернется, я успею словцо молвить Катерине Ивановне. Да еще скажи: мол, он передал, что долго ждать не станет, а ежели уйдет, то свидятся они нынче ночью, как прежде было условлено. А ежели Аниска спрашивать будет, каков он, скажи – так себе мужичонка, от земли не видать.
– Погоди-ка, – свел брови кучер. – Почему ж ты знаешь, что она к Ваньке Красному так-таки побежит? И кто он есть, этот Ванька?
– Я ведь знахарка, вот и знаю, – отшутилась Алена от первого вопроса, не намереваясь отвечать и на второй: ну к чему сообщать невинному здоровяку Митрию, что мелкорослый Ванька Красный – кровавый атаман и Анискин полюбовник? Конечно, по первому его зову она к черту ринется, а не только к близенькой церкви! А не застав на месте, решит, что ушел, не дождался… Чтобы убедить Катерину Ивановну, у Алены не так уж много останется времени!
– Ну, хватит лясы точить, – осадила она Митрия. – Слышь, звонят. Гляди, не перепутай, все в точности скажи Аниске, как я велела, а нам с барыней не мешай. Но поглядывай: чуть Аниска воротится, держись рядом и делай по первому знаку то, что будет приказано, хоть бы тебе пришлось голову Аниске оторвать!
И, развернув Митрия на месте, она подтолкнула его к церковным дверям, а сама стала поодаль, комкая на груди платок и всем сердцем взывая к матушке Марии.
Ей было невыносимо страшно вновь взойти на монастырский двор – пусть и монастырь этот совсем другой, и люди другие, и никто здесь и слыхом не слыхал об Алене-лиходейке, беглой келейнице покойной игуменьи. Чудилось, сама себя в западню ведет… оставалось лишь надеяться, что матушка Мария примет искупление ее вины. Ведь первое, что решилась исполнить Алена после своего бегства, это спасти другую невинную душу, подобно тому, как была некогда спасена она сама. И, быть может, матушка Мария простит ей черную неблагодарность, если именно на монастырском подворье Алена предпримет первый для этого шаг?..
Она окинула взглядом чинно выходящий, творящий милостыню люд – и облегченно вздохнула: вот Катерина Ивановна! В точности такая, как говорили Лёнька и Митрий: белая да румяная, с веселым взором, хоть и потупленным смиренно, статная, сдобная. И девка чернявая при ней. Идут к карете… ну, Митрий, не оплошай!
И Митрий не оплошал! Пока барыня рассыпала направо и налево медяки, он склонился к Аниске и что-то прошептал ей на ухо. Девка воззрилась недоверчиво, но когда Митрий показал ладонью на вершок выше земли, она поверила – и, не сказавшись барыне, шмыгнула к Спасской улице.
Митрий подошел к лошадям, взялся поправлять упряжь. Мысленно похвалив его за догадливость, Алена шагнула вперед:
– Дозволь слово молвить, добрая боярыня!
«Добрая боярыня» рассеянно сунула ей копейку:
– Господь с тобою, бабонька, иди своим путем!
– Беда над тобой, Катерина Ивановна, – впрямую сказала Алена, когда безразличный голубой взор скользнул по ней. – Если не остережешься, отдашь нынче Богу душу, а дом твой сгорит, добро же покрадено будет.
Может быть, следовало начать издалека… Может быть, разумно было завлечь Катерину Ивановну своим лекарским искусством, намекнуть на невстаниху ее любовника… Но какая женщина снесла бы подобное без обиды? Откуда незнакомке может быть известно про этакие тайные напасти у любовника, ежели она сама от этих его напастей не пострадала? И хоть довольно трудно было приревновать иноземного кавалера к полуодетой побирушке, Алена с одного взгляда определила натуру Катерины Ивановны: эта из тех, у кого сани бегут перед лошадью. Из тех, кто сперва бьет, а потом спрашивает, что ты натворил, и вообще – натворил ли!
– Ты кто ж такая? Из какой ямы вылезла? – спросила пышногрудая красавица, убивая на месте Алену не столько безразличием тона, сколько внезапной прозорливостью. – Сама, что ль, красть придешь?
Розовый приманчивый рот расцвел в усмешке, но взгляд уже сделался цепким, и Алена поняла: теперь можно договорить до конца. Теперь Катерина Ивановна ее выслушает, но вот поверит ли – это еще вопрос!
– Не я, нет. Ватага воровская – человек двенадцать-пятнадцать. И не прежде уйдут, чем возьмут тебя блудным делом, а потом…
– У меня защита есть! – вспыльчиво подалась к ней Катерина Ивановна. – Так что скажи своим…
– Они не мои, – спокойно перебила Алена. – А защиты твоей нынче дома не будет ночью: на карты зван иноземный господин, на карты до самого утра!
Катерина Ивановна видимо опешила.
– Кто тебе сказал? – быстро спросила она, и Алена порадовалась: не тратит времени на пустые отрицания очевидного и сразу смекнула – просто так, под окошком, эти сведения не подберешь, их унес из дому кто-то свой, весьма близкий к барыне.