Свет на пути. В синем небе нет следов
Шрифт:
Все тревоги и беды
Ушли из моей груди,
И я радостно играю
Вдали от мира.
Для человека дзен
Не существует границ.
Синее небо должно стыдиться,
Что оно так мало.
Только человек дзен, только человек просветления может сказать это:
Синее небо должно стыдиться,
Что оно так мало.
Ваше сознание стало таким необъятным,и в этой необъятности, в этой океаничности кто будет заботиться о тривиальном — правильно ли повязан ваш галстук? Кому нужны эти мелочи? А все наши тревоги — о мелочах. Вы никогда не тревожитесь о чем-то великом. Оглянитесь —
Мулла Насреддин всегда покупал туфли,которые были ему малы — на размер меньше. Он постоянно ворчал и жаловался всем:
– Я умру от этих туфель!
Люди говорили:
– Почему бы тебе не поменять их?
Когда он в следующий раз пришел в обувной магазин,чтобы по менять их,он снова спросил тот же размер. Сапожник сказал:
– Ты что, сумасшедший? Эти туфли всегда создают тебе проблемы.
Мулла Насреддин ответил:
– В этом есть великая философия. У меня так много проблем; эти туфли занимают меня, и все остальные тревоги становятся ничтожными. Я должен ходить в этих туфлях. Единственный способ избежать остальных забот — создать еще большую. Это так просто. А вечером, когда я прихожу домой и снимаю их... Боже, какое облегчение! Эти туфли — моя единственная надежда найти в жизни какое-то облегчение.
Маниша спросила:
Наш возлюбленный Мастер,
То время, когда ты не с нами — имеет ли оно какое-то значение в твоей работе с нами?
Маниша, все, что происходит здесь, имеет свой смысл. Вы должны научиться моему присутствию и моему отсутствию, и вы должны прийти в точку, где присутствие или отсутствие не важны. Вы не должны привязываться к моему присутствию.
Вот почему Гаутама Будда говорил своим ученикам: «Если я прихожу в вашу медитацию, немедленно отрубите мне голову. Не цепляйтесь за меня,иначе я стану барьером».
А любовь между учеником и мастером — самая близкая, последняя. Вы должны научиться моему отсутствию; вы должны радоваться моему отсутствию так же, как радуетесь моему присутствию, потому что я не могу остаться здесь навсегда. И не откладывайте, потому что в любой день...
Что касается меня, моя работа полностью завершена. Если я еще продолжаю,то только из любви к вам. Но вы должны учиться моему отсутствию, потому что дни моего присутствия будут сокращаться. С каждым днем мое присутствие будет уменьшаться; дни моего отсутствия будут увеличиваться.
Я не собираюсь снова возвращаться в тело; это — последний раз. Вы должны стать одинаково тихими, любящими, медитативными со мной и без меня. Разница между моим отсутствием и присутствием должна полностью исчезнуть.
Маниша задала еще один вопрос:
Наш возлюбленный Мастер,
История о том, как Будда механически смахнул муху, непонятна. Неужели он все еще мог сделать что-то, не будучи сознательным, механически? Я думаю, что, однажды став просветленным, человек не может избежать сознательности во всем, что он делает, двадцать четыре часа в сутки.
Маниша, ты задала правильный вопрос.
Я разговаривал с буддийскими монахами на их собраниях. Глава буддистов в Индии, Ананд Каузальяян, был очень озадачен этой историей, потому что она нигде не записана. Но даже он не смог задать правильный вопрос. Он спросил меня:
– Где это написано?
Я ответил:
– Это неважно. Вы можете написать ее!
Но он сказал:
– Это прекрасная история, она хорошо проясняет суть механического поведения и сознательного поведения. — Но даже он не смог задать правильный вопрос.
Твой вопрос гораздо важнее. Я надеялся, что когда-нибудь кто-то задаст его. Это правда: однажды став буддой, вы всегда будда. Тогда как я объясняю эту историю?
Это было сделано для Ананды, который шел с ним. И в первом случае он действовал не механически, он просто сыграл механичность — полностью осознавая это. А затем он остановился и снова махнул рукой. Ананда спросил:
– Что ты делаешь? Муха улетела.
Будда сказал:
– В первый раз я сделал это механически; это было неверно. Я продолжал разговаривать с тобой. Когда я отгонял муху, мне следовало быть более сознательным, более изящным, более любящим. Именно это я делаю сейчас. Мухи нет, но то, что я должен был сделать — и упустил ситуацию... Я наверстываю упущенное.
Насколько я знаю, Будда не мог действовать механически. Он сыграл механичность для Ананды, чтобы сделать ясное различие между сознательным действием и бессознательным — и он сделал это действительно красиво. Но в буддийских писаниях этого нет. Что делать? — история так красива, что она должна быть.
Я записал ее в своей книге по «Дхаммападе». В конце концов, Будда вообще ничего не писал. Все, что написано кем-либо, написано после Гаутамы Будды — кто-то написал это на следующий день, кто-то — на следующий год. Я пишу через двадцать пять веков! Живая река должна течь в новые земли, на новые пастбища. Как только она перестает течь, она застаивается и умирает.
Теперь — время Сардара Гурудаяла Сингха. Он ждал так долго. Вот он пришел — во всей своей славе, с радужным тюрбаном на голове. Я беспокоился, увижу ли я его. Но он очень упрямый малый: он сидит на своем месте в своем великолепном тюрбане, ожидая своего времени.
У Папы-поляка ужасная проблема: он мочится в постель. Его так беспокоит эта привычка, что он обращается к доктору Филгуду, психиатру.
– Садитесь, ваше святейшество, — говорит Филгуд, — и расскажите мне об этом.
– Знаете, — говорит Папа-поляк, — каждую ночь, когда я засыпаю, мне снится маленький красный чертик с рожками и хвостом, который говорит: «Папа, пора делать пи-пи». А потом я просыпаюсь и вижу мокрую постель!
– Очень интересно, — говорит доктор. — Но это очень легко вылечить. Когда этот маленький красный чертик в следующий раз придет к вам во сне и предложит помочиться, скажите: «Нет, Дьявол! Мне не нужно писать — я не хочу писать — и не буду!»
– Какая мысль! — говорит Папа-поляк, благодарит Филгуда и возвращается в Ватикан. Как и следовало ожидать, этой ночью, когда Поляк засыпает, маленький красный чертик с рожками и хвостом снова приходит к нему и говорит:
– Эй, Папа, пора делать пи-пи!