Свет первой любви
Шрифт:
И к тому же ей было так нехорошо, что, встав поутру с постели, она подумала, не послать ли ему записку с просьбой отложить бракосочетание. Но, поразмыслив, решила, что это, конечно, невозможно. Как заметил Кеннет и как понимала сама Майра, она и без того уже слишком все затянула. Но она чувствовала себя больной во всех отношениях: болела голова, мучили слабость, тошнота, ее постоянно знобило. И навалилась апатия. Она презирала себя за это, а жалость к себе всегда вызывала у нее отвращение. Ей хотелось вырваться на волю и бежать, бежать, бежать. Но это, увы, невозможно. Уж не лелеет ли она в себе желание умереть, подумала Майра
Нет, не о такой свадьбе мечтает каждая женщина. В конце концов, ведь это не отбывание неприятной повинности, чтобы ее могли считать порядочной женщиной. Это свадьба. То, что на всю жизнь соединит ее судьбу с судьбой Кеннета. Может быть, потому что обряд был для нее физически труден, в нем заключалось нечто пугающее. Она вслушивалась в каждое слово, произносимое его преподобием Финли-Ивенсом, и каждое слово казалось ей незнакомым, исполненным особого смысла, словно она никогда раньше не присутствовала на брачных церемониях. Она слышала голос Кеннета – низкий, красивый, влекущий, – слышала произносимые им слова. Он сказал ей, что обещает любить и защищать ее. Она слышала свой собственный голос, слышала, что говорит этот голос, – обещает любить мужа и покоряться ему. Золотое кольцо, которое он легко надел ей на палец, оказалось удивительно теплым. Она слышала, как у нее за спиной кто-то подавил короткое всхлипывание. Мама? Хэрриет? Она ощутила его поцелуй – горячий, крепкий. Губы его были приоткрыты, дыхание коснулось се щеки теплом.
Кеннет. Он поднял голову, и она заглянула ему в глаза. Он тоже посмотрел на нее. Взгляд его был тверд и ничего не сказал ей. Глаза без выражения. Кеннет! Я так любила тебя. Я мечтала только о тебе. Я дышала одним тобой!
– Прошу вас, – прошептал он, наклоняясь к ней, в то время как его преподобие Финли-Ивенс заговорил снова, – перестаньте плакать. Не прибавляйте ко всему еще и это.
Он неверно понял. Он решил, что плачет она от отвращения к нему, А она оплакивала мечты и идеалы юности. Когда-то она верила в рыцарство, в романтическую любовь… И воплощением всего этого был он, Кеннет. Когда она оказалась в реальной взрослой жизни, все пошло прахом. Если бы она не любила его, подумала Майра, то, наверное, и не возненавидела бы.
Но ей и в голову не могло прийти относиться к Кеннету равнодушно.
Мать обняла ее, поцеловала. Хэрриет и миссис Финли-Ивенс – вид у обеих был заинтересованно-любопытствующий – поцеловали ее в щеку; его преподобие Финли-Ивенс, мистер Линкольн и данбертонский управляющий мистер Уоткинс поклонились и поцеловали руку. Неожиданной странно все окончилось, и напряжение спало. Майра вышла из церкви с мужем. Он подсадил ее в карету. Все остальные должны были приехать в Данбсртон к завтраку в двух других экипажах.
Они остались наедине, сидя рядом, по не касаясь друг друга и глядя каждый в свое окно.
– Если вы чувствуете себя нехорошо и не в силах присутствовать на свадебном завтраке, – сказал он, когда карета поднималась по крутому холму, – можете удалиться к себе. Если же окажетесь в состоянии побыть с нашими гостями, буду вам крайне признателен, если вы сможете выдавить из себя улыбку.
– Да, – сказала она. – Я непременно буду улыбаться.
– По крайней мере, попытайтесь не плакать.
– Я буду улыбаться. Это ваше первое приказание, милорд, и я ему подчинюсь.
– Сарказм вовсе необязателен.
Она тихонько засмеялась и зажмурила глаза, отвернув голову. Он больше никогда не увидит ее слез. Он больше никогда не увидит, что ее можно ранить. Кеннет. Ее охватила отчаянная тоска по тому человеку, которого она любила когда-то, – другому человеку, совсем не тому, кто сидит теперь подле нее, почти касаясь ее плечом. Ее муж. Отец ребенка, которого она носит во чреве.
Глава 15
«Эта гостиная слишком велика для двух человек», – подумал Кеннет. В будущем они найдут какую-нибудь другую комнату, поменьше, где будут проводить вечера, когда у них нет приема. Сводчатый, расписной и позолоченный потолок, тяжелые дверные рамы, мраморный камин, огромные картины – от всего этого его жена, сидевшая со склоненной головой над вышивкой, словно съежилась.
Его жена! Только сейчас, вечером того дня, когда состоялось бракосочетание, после ухода гостей, у него нашлось время, чтобы осознать все, что произошло на прошлой неделе. Несмотря на принятое ранее решение поселиться в Данбертоне, он в конце концов решил изменить его и на весь сезон остаться в Лондоне, чтобы славно провести время в обществе Нэта и Идема. Он был готов безоглядно пуститься во все тяжкие – развлечения, излишества и дебоши, которые может предложить Лондон.
Оставаться в Данбертоне рядом с Пенвитом, рядом с ней было просто невыносимо. Он ненавидел ее – и любил. Он возмущался ею – и желал ее. Он презирал ее – и восхищался ею. В то же время он не осознавал двойственности своих чувств. Ощущал только свою беспомощность. Она его отвергла. Теперь он знает, что она не остановилась даже перед ложью, лишь бы избавиться от него.
Она подняла голову, склоненную над вышивкой, и встретилась с ним взглядом, хотя он находился на другом конце комнаты. Рука ее с иглой и шелковой ниткой замерла над работой. Как ни была она бледна, как ни плохо выглядела, в ее позе была природная грация. Как она исхудала! Щеки ввалились. Вечернее платье, в которое она переоделась к обеду, висело на ней как на вешалке. Разве на четвертом месяце не должно быть наоборот? Они долго молчали, глядя друг на друга.
– Вы устали, – сказал он. – Проводить вас в вашу комнату?
– Пока нет, – ответила она.
Когда уехала последняя гостья, ее мать, Майра была на грани полного изнеможения. Но все же она отказалась пропустить обед, хотя вряд ли проглотила хотя бы ложку, а после обеда настояла на том, чтобы перейти в гостиную, ведь в обоих случаях он предложил бы ей уйти к себе. Так решил Кеннет! Если бы он в приказном тоне объявил ей, что надеется пообедать в ее обществе, она наверняка осталась бы наверху и никакими силами не удалось бы спровадить ее вниз.
– Чем вы заняты? – спросила она.
Он посмотрел на лист бумаги, лежащий перед ним на письменном столе, и на гусиное перо, которое держал в руке:
– Пишу письмо своей матери. И сестре.
Она опустила иглу, но за работу не принялась.
– Они будут потрясены, – прошептала она.
– Их эмоции в данном случае несущественны, – отозвался он. – Вы моя жена. Меньше чем через полгода у нас будет ребенок. У них нет иного выбора – только радостно принять свершившееся.
– Радостно! – Майра улыбнулась. – С ними едва не случился удар, когда они узнали, что я проведу в Данбертоне одну ночь после рождественского бала.