Свет первой любви
Шрифт:
– Ты уверен? – спросил мистер Гаскон. – Возможно, она была…
– Она приказала мне идти домой и забыть о том, что я видел, иначе она убьет меня. Или велит меня убить.
Он пошел домой и рассказал отцу и о контрабандных делишках Шона, и о его тайном волокитстве за Хелен. Последнее оказалось куда серьезнее, чем он предполагал. Был задуман побег. Шон, судя по всему, считал, что граф Хэверфорд никогда не даст согласия на этот брак, но, возможно, оказавшись перед свершившимся фактом, выделит дочери ее приданое, лишь бы избежать скандала. Граф повел себя сдержанно. Он предоставил Шону выбор между судебным преследованием за контрабанду и зачислением в армию. Шон предпочел армию, и сэр Бэзил Хейз несколько облегчил его судьбу, купив ему патент офицера-пехотинца. В битве под
– А я купил свой патент, – закончил Кеннет. Я не мог простить Майру, а она не могла простить меня. Она оказалась совсем другой, чем я думал. Я поклялся никогда не возвращаться в Данбертон. Но я все же вернулся. И вот теперь она моя жена.
– Ты обманул ее доверие, – сказал мистер Гаскон. – И потом, она ведь защищала своего брата. Пусть даже и от тебя. Скверно!..
– Это он был скверный, – возразил Кеннет. – Такого человека женщина не должна защищать. Разве что она сама такая же – безжалостная и холодная.
– Но он был ее братом, Кеннет, – сказал мистер Гаскон, – Ты все еще любишь ее?..
Кеннет невесело засмеялся:
– Мне казалось, что последние два месяца моего поведения ответили на ваш вопрос.
– Воистину так, – согласился мистер Гаскон, – и очень многое объяснилось за последние полчаса. В эти два месяца стало, в общем, ясно – Рекс лаже высказал нам такое предположение, – что ты действительно все еще любишь ее.
– Оставив ее через неделю после нашей свадьбы, намереваясь никогда не возвращаться к ней – и это вы считаете доказательством моей любви? – Кеннет отвернулся от окна и посмотрел на друга, вскинув брови.
Мистер Гаскон встал и поставил на стол свой пустой бокал.
– Мне пора домой, – сказал он. – Нам показалось, что все это не похоже на вас, Кен, – покинуть жену, к которой вы не испытываете ничего, кроме безразличия. А от ненависти до любви… Ну, вы знаете эту поговорку. Могу ли я предположить, что мужчина не станет оплакивать дитя, которое его жена выкинула, проносив лишь несколько месяцев, если он не испытывает к этой женщине сильного чувства? Так что это – ненависть или любовь?
– Я очень виноват, – ответил Кеннет. – Она ужасно страдала, Нэт. Она сказала, что больше не хочет видеть меня. Я сделал скидку на то, что сказано это было почти сразу же после тяжелого испытания. Я дал ей неделю. Когда я повторил свой вопрос, она ответила так же. Стало быть, если вам кажется, что я жестоко бросил жену, которая тоскует обо мне, вам лучше пересмотреть свою точку зрения.
– Она сказала так через неделю после случившегося? – заметил мистер Гаскон. – Всего лишь через неделю, Кен! И ты ей поверил?
– С каких это пор ты стал знатоком женщин?
– С тех пор как у меня появилось пятеро сестер и у нас поселилась еще и моя кузина. Когда задеты их чувства, Кен, они ни за что не скажут то, что думают на самом деле. В этом отношении они совершенно такие же, как мужчины. Я ухожу. Видишь ли, с моей стороны было вполне нормально, побывав под ножом хирурга, отрицать, что мне было больно, и ругать тебя за то, что ты предложил мне утешения словами и опий, – я быстрее поправился. Я вовсе не уверен в твоем выздоровлении, если ты будешь отрицать, что тебе больно. А теперь, поделившись с тобой этими перлами мудрости, я действительно откланяюсь. Увидимся утром в «Уайт-клубе».
Проводив друга, Кеннет лег. Но и час спустя, когда начало светать, он еще не спал. Он лежал глядя перед собой. Сон все не приходил. Наконец Кеннет встал с постели, накинул халат и спустился вниз, в библиотеку, где и написал письмо.
Письмо он оставил на подносе, чтобы его отправили с утренней почтой, затем снова лег и уснул.
К Майре действительно вернулось здоровье, а с ним вместе и ее неиссякаемая энергия. Пенвит был небольшим имением, и ее мать следила за тем, чтобы все в нем шло гладко, и теперь Майра отважно поставила перед собой задачу научиться быть хозяйкой Данбертона – несмотря на те неодобрительные взгляды, которыми домоправительница время от времени награждала ее, ссылаясь на то, как вела хозяйство графиня Хэверфорд, мать Кеннета. Пришлось Майре напомнить миссис Уайтмен, что теперь графиня Хэверфорд – это она, Майра.
Много времени молодая женщина проводила вне дома, советуясь с главным садовником, предлагая кое-что переменить во дворе и в парке. И вскоре фонтан перед домом, многие годы исполнявший лишь декоративную функцию, начал извергать прозрачные струи воды, а пустые газоны, окружающие его, превратились в пестрые цветочные клумбы.
Майра почти каждый день наносила визиты и принимала участие в развлечениях, не желая трусливо прятаться из опасений пересудов в свой адрес. Она не знала, что думают ее друзья и соседи по поводу ее расторгнутой помолвки с сэром Эдвином Бейли, ее поспешного замужества, болезни, а также о причинах, по которым она живет одна. Сама Майра никому ничего не объясняла, а все ее приятельницы – даже Хэрриет – были слишком хорошо воспитаны, чтобы задавать вопросы. Но конечно, ее везде принимали. В конце концов, в ее жизни все было вполне пристойно. Очень скоро она поняла, что положение мисс Майры Хейз отличается от положения графинн Хэверфорд не меньше, чем ночь от дня. Ее обществ искали, равно как и ее приглашений.
Она много гуляла, почти всегда в одиночестве. Как бы ни был обширен парк в Данбертоне, для ее энергии не хватало его пространства. Майра гуляла по утесам над морем, по берегу, по холмам и долине. Она наблюдала, как цветет весна, как на смену ей приходит лето.
Наверное, ей повезло. Майра избавилась от брака по расчету, который представлялся ей почти отвратительным. Она избавилась от бедности, грозившей ей в случае отказа от этого брака. У нее есть дом, с великолепием которого могут сравниться немногие дома в Англии, а денег, которые она получала «на булавки», хватало, чтобы купить все чего хочется. После выздоровления она заказала себе новые туалеты и ожидала счета, чтобы оплатить его. В конце концов Майра спросила о нем у мистера Уоткинса, но он удивленно посмотрел на нее и ответил, что его сиятельство уже позаботился о счете. Она обеспечена на всю жизнь, равно как и ее мать. Если когда-нибудь сэр Эдвин решит, чтомама должна покинуть Пенвит, она сможет переехать жить в Данбертон. Это было гораздо больше того, о чем Майра осмеливалась мечтать еще несколько месяцев назад. И ей не нужно бояться, что благополучное течение ее жизни будет чем-то омрачено. Он уехал навсегда. Он никогда не вернется. Она радовалась, что все это, наконец, кончилось. Она даже утешилась, что не доносила дитя и что теперь Кеннету, не понадобится приезжать домой, когда ребенок родится. Без него ей гораздо лучше. Ей действительно хотелось никогда больше не видеть графа.
И поэтому она удивилась, что почта, которую подал ей дворецкий, произвела на нее такое впечатление. Она только что вернулась после ранней утренней прогулки по утесам сам и, стоя в холле, перебирала письма. Увидев одно, Майра помедлила, побледнела, покачнулась, а потом взбежала по лестнице и скрылась в своей гостиной. Там она прислонилась спиной к двери, закрыв глаза, словно намеревалась отбиться от целой армии врагов.
Наверное, это будут сухие расспросы о ее здоровье, упреки по поводу расходов на туалеты, укоры за ненужные траты на ремонт фонтана и сооружение цветочных клумб. Или же… Она открыла глаза и с опаской взглянула на письмо, заметив при этом, что рука у нее дрожит. Почему? Что с ней? Почему его письмо производит на нее такое впечатление?
Она уселась в кресло и распечатала конверт. Сразу же увидела, что оно очень короткое. Стало быть, письмо деловое. А чего она ожидала? Чего-то личного? В конце стояла отчетливая подпись – «Хэверфорд».
«Сударыня, – писал он, – я буду рад, если вы отправитесь в Лондон через два дня после получения этого письма. Управляющий позаботится о деталях. Когда вы приедете, до окончания сезона еще останется несколько недель. Ваш покорный слуга Хэверфорд».
Она долго смотрела на письмо. Это ультиматум. «Я буду рад… Ваш покорный слуга»… Все это ничего не значащие любезности. Это – приказание, ультиматум. Но с какой стати? С какой стати должна она радовать его? С какой стати ему захотелось, чтобы она развлекалась в Лондоне? С какой стати ему захотелось опять ее видеть?