Свет-трава
Шрифт:
Федя растерянно оглядел открытый песчаный берег, вытоптанный десятками маленьких ног, старые, почерневшие домики, поляну с шестом, на котором развевался флаг пионерского лагеря. Она ушла, не простившись, не сговорилась о будущей встрече. Так еще не случалось, и Федю охватило беспокойство. Ему казалось, что Игорь ничего не заметил. Всю дорогу от лагеря до Семи Братьев Игорь рассказывал Феде смешные истории. Но Федя все хмурился, и Игорь наконец сказал:
– Ну, я устал отвлекать тебя от горьких мыслей! Посердится и перестанет. Это она из-за Машеньки.
И
Сане, наоборот, не спалось в эту ночь. Она ворочалась с боку на бок, садилась и с нетерпением вглядывалась в темные окна, ожидая рассвета. Но рассвет не приходил раньше времени, и в комнате стояла темнота, только белели подушки на кроватях подруг, скатерть на столе да салфетки на этажерке.
Игорь пошел к Марии Владимировне один.
Она встретила его на террасе. В одной руке у нее был букет свежих полевых цветов, в другой – наполненная водой стеклянная банка. Приветливо улыбаясь, она поставила банку на перила террасы, осторожно опустила в нее цветы и, обтерев руку о перекинутое через плечо полотенце, протянула ее Игорю.
– А где же Федя?.. И Саню хотели привести.
– Не получилось ни у того, ни у другой. Придут в следующий раз.
– Проходите, Игорь (прежде, в школе, она звала его на «ты»). Я только сейчас заметила, как вы изменились.
Она пошла впереди Игоря, в черной юбке, в белой простенькой кофточке, тонкая и легкая, неслышно ступая по полу белыми босоножками.
Игорь считал, что жилище всегда носит следы характера его обитателя, и потому с особым вниманием оглядел просторную комнату Марии Владимировны.
– Что можно сказать о вас по этой комнате? – усаживаясь на стул, вслух продолжал Игорь свою мысль.
Маша остановилась и изумленно подняла густые черные брови.
– В комнате нет ничего лишнего. Значит, вы любите в жизни самое главное и не распыляетесь по мелочам. Здесь просторно. Следовательно, натура у вас широкая, – продолжал Игорь и, взглянув на банку с цветами, которую Маша все еще держала в руках, добавил: – И поэтическая.
Он вскочил. Взял цветы из ее рук, поставил их на окно и сел на прежнее место.
Маша засмеялась, опустилась на стул напротив Игоря и, облокотясь на стол, с любопытством стала разглядывать его.
Окно было открыто. Ветерок слабо шевелил белую занавеску. На улице кто-то играл на гармонике, слышался смех приближающейся молодежи, шаги, песни.
Вот веселая компания подошла к дому, прошла мимо. Все тише и тише звучали слова песни и веселый смех. Наконец все смолкло.
Игорь приблизился к окну. Откинул занавеску. Смеркалось. На улицах ни души. Одиноко стояли разделенные огородами серые низкие дома.
– Как непривычно тихо после Москвы… – задумчиво сказал он.
– Да, здесь всегда очень тихо, особенно зимой, – ответила Маша.
– И вас не тяготит эта тишина? Вам не скучно? – спросил Игорь.
– Нет, не тяготит. Здесь те же люди. Дело у меня интересное. Мне некогда скучать. Может быть, и вам придется работать в селе. Окончите институт и приедете в Семь Братьев. Вот тогда узнаете, что жить здесь совсем не скучно!
– Никогда! – горячо воскликнул Игорь. – Я останусь в Москве.
– В Москве?! – Маша покачала головой. – Это не хорошо, Игорь. Надо обязательно возвратиться в родной край.
– Литератору не только в деревне, но даже в провинциальном городе жить трудно, – возразил Игорь. – Литератор должен вращаться в водовороте культурной жизни своей родины, иначе он рискует отстать, а для него это самое опасное.
– А мне кажется, для литератора самое опасное другое, – горячо возразила Маша и тоже встала. – Самое опасное, мне кажется, это не знать жизни. В Москве есть смысл жить тому литератору, который уже многое видел в своей жизни.
– Жизнь везде можно изучить, Мария Владимировна.
– Можно, но… – Маше не удалось договорить, потому что раздался стук в дверь. Она вспыхнула и так стремительно бросилась к двери, будто целый вечер ждала этого негромкого стука. Она не ошиблась.
Это был Никита Кириллович. В вечерних сумерках комнаты он увидел Игоря и отказался войти.
– Не буду мешать вашей беседе, – сказал он. – Я на минуту…
Он заметил в глазах Маши волнение, но не знал, чем оно вызвано: встречей с ним или разговором с тем незнакомым юношей, который сидел у окна в непринужденной позе часто бывающего здесь человека. С тех пор как Маша приходила на стан, Никита Кириллович понял, что не безразличен ей, но боялся об этом даже думать. Она казалась ему совершенством. Себя же он считал неучем.
– Я к вам за обещанной книжкой, – сказал он, избегая Машиного взгляда.
Она вынесла ему «Севастопольскую страду» и еще раз пригласила в комнату.
– Пойду, Мария Владимировна, свободные вечера редко бывают. Почитаю. – Он указал на толстую книгу, пожал ее руку и ушел.
Игорь слышал их разговор. Он понимал, что присутствием своим смущает незнакомца. Надо было уйти, но он нарочно остался.
Маша проводила Никиту Кирилловича за дверь, постояла на террасе, поглядела ему вслед. Ей стало грустно. Он пришел, конечно, провести с ней вечер, но побоялся оказаться лишним.
Она возвратилась в комнату молчаливая, расстроенная. Игорь решил, что теперь пора уходить домой.
Маша не стала его удерживать.
Глава шестнадцатая
С тех пор как пришла любовь, Сане, как, вероятно, и всем без исключения, стало сложнее жить на свете.
Прежде все было радостным. Неприятности проходили мгновенно, не оставляя следа. Вечерами стоило положить голову на подушку, как закрывались глаза и приходил сон, крепкий, без сновидений; чаще всего до тех пор, пока не разбудит дежурная по детскому дому.