Светлая полночь
Шрифт:
Нечто невообразимое.
Она собиралась что-то сказать, понял Джейс. Она собиралась признаться ему в том, что считала своим непростительным преступлением. Хотя этого не было. Просто не могло быть.
И она призналась ему. Но при этом смотрела в сторону, в окно, за которым разливался розовый свет.
— У тебя есть дочь, — прошептала она. — Ее зовут Джози, и она родилась четыре дня назад. Она больна, очень больна. Я плохо заботилась о ней, нашей маленькой девочке. Она не чувствовала себя в
— Ах, Джулия! — «Моя Джулия». — Это не твоя вина.
Она не услышала его слов.
— Ее крохотное сердце стучит с перебоями. А ее легкие… о, Джейс, она не может дышать. Но. я оставила ее вчера вечером. Они хотели, чтобы я это сделала, велели мне — и я сделала. Они сказали, что позвонят мне, если возникнут изменения, и что я могу позвонить и справиться о ней в любое время. Я собиралась позвонить, перед тем как лечь спать, а потом в течение всей ночи, но…
— Но? Что, любовь моя?
— Я заснула. Я убирала в доме, и вдруг небо сделалось розовым… — Джулия запнулась и замолчала, потому что он был здесь, стоял между ней и окном и смотрел на нее с такой нежностью, какой она не заслуживала.
— Это не твоя вина, Джулия, что Джози больна. И ты нуждалась во сне, разве не так? Ради Джози. Чтобы быть сильной. Для нее. А небо вчера вечером… Я тоже его видел. Оно мерцало розовым светом надо мной, Джулия, над тобой и над Джози.
«И оно спасло меня, — подумал Джейс. — Это небо. Когда я был так близко к нашей Джози и не мог дышать. Оно спасло меня, и оно спасет…»
— Почему бы тебе не позвонить в больницу сейчас? — спросил Джейс. «Когда эта мерцающая благодать все еще продолжает нас обволакивать», — подумал он.
Она покорно согласилась. Со страхом, понял Джейс. Он явственно видел ее страх, более того, понял, как трудно ей было в эти последние четыре дня и ночи. Она испытывала нечеловеческие страдания. Чувство вины.
Нет, она никогда не может быть виноватой!
Джейс увидел также ее силу. И ее мужество. Увидел женщину, которая оставалась наедине со своей печалью, с отчаянием.
Теперь она была не одна.
Он мягко взял искалеченной рукой телефонную трубку из ее дрожащей руки. Хотя номер она набирала своими пальцами.
И стал разговаривать с дежурным по палате.
Отец Джози.
Джулия почувствовала, с какими эмоциями произнес он эти слова, в которых были любовь и тревога, радость и ужас. Она увидела слезы на его лице, когда Джейс молча слушал то, что говорил ему дежурный врач.
Слезы катились по изможденному лицу Джейса Коултона, по выступающим косточкам и глубоко запавшим щекам.
Когда Джейс заговорил снова, из горла у него вырвался хрип.
— Мы приедем сейчас…
Разговор закончился, и, не вытирая слез, он
— С ней все в порядке, Джулия. Наша Джози чувствует себя хорошо.
— Джейс?
— Это правда. Кризис миновал вчера вечером, когда небо приобрело розовый цвет. Это произошло внезапно. Совершенно удивительным образом.
— Но они не позвонили…
— Не позвонили потому, что хотели удостовериться в чуде. А оно было, Джулия! Настоящее чудо. — «Как и мои сны, Джулия, о тебе», — подумал он. — Она чувствует себя хорошо. Наша маленькая Джози чувствует себя хорошо. И мы трое будем самыми счастливыми людьми…
— Нет.
От этого единственного слова, произнесенного тихо, но решительно, у него похолодело сердце.
— Нет?
Он снова оказался в пустыне, мертвенно-холодной, несмотря на жару, он снова умирал, как в тот день… пока во сне, который был реальностью, не услышал звона колокольчиков и звучания арф.
Были другие звуки в том сне, неслышимые из-за музыки. Взволнованные слова Джулии. Но сейчас, словно какой-то божественный дирижер велел колокольчикам и арфам замолкнуть, последние слова стали слышны.
— Мы не поженимся с тобой, Джейс. Это не нужно. Я перееду в Чикаго, Джози и я — мы переедем, и когда ты женишься, та женщина, которую ты выберешь, которую ты полюбишь, станет любящей матерью также и для нашей Джози. Я знаю, что она будет любящей матерью.
— Я люблю тебя, Джулия.
— Джейс, ты не должен…
— Должен. Я люблю тебя со времени пребывания в Лондоне. Я собирался сказать тебе об этом в наш последний совместный вечер и затем убедить тебя, что будет лучше, если ты забудешь обо мне.
— Лучше? Как это может быть лучше?
Джейс улыбнулся и поцеловал ее слезы. Они продолжали струиться, но сейчас были слаще и вкуснее, потому что в ее глазах светилась радость.
— Именно это помешало мне сказать тебе правду, Джулия, — твое бесстрашие. Я знал, что ты готова выйти один на один против моих демонов, невзирая на риск. Но я еще не знал, что ты уже прогнала их. Я изменился в Лондоне, то есть меня в Лондоне изменила ты. Я стал иным благодаря тебе. Намного лучше, просто новее.
— Нет. — Джулия снова шепотом произнесла это короткое слово. И произнесла энергично. Но оно не заставило его снова умереть. Это слово было сказано с любовью. — Ты уже был таким в Лондоне. Ты сам. Ты был когда-то нежеланным маленьким мальчиком, который, несмотря ни на что, верил в любовь, нашел и подарил ее… и который имел смелость мечтать.
— Я мечтал, — согласился Джейс тихо, затем добавил с благоговением: — Все эти месяцы. Я мечтал все эти месяцы о тебе, Джулия.
В лавандовых глазах Джулии засветилось такое же благоговение.