Шрифт:
Annotation
Попытка поработать в самом добром жанре
Семеркин Сергей Владимирович
Семеркин Сергей Владимирович
Светлая сказка
Яркий свет ударил в глаза Яна и он проснулся. Проснулся практически в полной темноте. Конечно, в ней плавали разноцветные пятна и их даже можно при желании заставить кружиться. Достаточно несколько раз покрутиться на чем-нибудь ровном. Лучше всего крутиться на пятке, упрешься ей в мостовую, раскинешь руки - ра-а-аз!
– и пятна отправляются в хоровод. Главное не переборщить, а то можно и упасть. А падать для слепого тяжело. Сразу чувствуешь
Проснувшись, Ян пошел умываться. Он любил брызгать в лицо холодной колодезной водой. А вот Алый эти утренние процедуры филонил, его невозможно дозваться утром. Гулять - всегда! Идти в кузню, на рынок, на речку или куда-нибудь еще - пожалуйста! А вот умываться - это уж увольте! Ян к этому привык и фыркал рядом с умывальником без своего верного компаньона. Но Алый всегда рядом. Мало ли что...
Проснулось ли её сиятельство? О, этот вопрос волновал почти всех в герцогском замке. Почти, потому что садовника он волновал мало. Вот алые розы и белые розы, которые украшали стол, где её сиятельство завтракали, волновали садовника сильно. От этих роз зависела... практически жизнь садовника. Ведь, если уволят, то он с большой семьёй по миру пойдет. С волчьим билетом не возьмут даже в общественный парк газоны стричь. Повар примерно так же сильно хотел, чтобы пудинг получился на славу. Ведь поваров много, а пудинг для её сиятельства - один. И только один повар может его готовить. А что же герцог Бальба? Он уже семь раз посылал узнать, проснулась ли его любимая дочурка. Не дождавшись одного лакея с известиями он посылал другого, третьего, чтобы узнать, куда эти лоботрясы подевались. Целый караван запыхавшихся лакеев носился от кабинета герцога до святая святых - спальни её сиятельства. Наконец доложили: её сиятельство почивает. А значит, не шуметь! Полная тишина в доме. Даже попугай в клетке молчит в тряпочку. Знает, шельмец, одно громкое слово и... в суп.
А её сиятельству снился сон. Анна летала. Нет ничего прекраснее на свете, чем свободный полет. Ты раскидываешь руки от горизонта до горизонта и легко взмываешь в небо. Да, люди, я умею летать! Девушка смеялась и кричала во все горло: "Смотрите, я умею летать!" Она поднималась к облакам и проносилась над городской ратушей так низко, что еще чуть-чуть и могла бы щёлкнуть по гребешку петушка на флюгере. Ликование, чистое ликование в груди. Так легко, так светло. Это просто светлая сказка! Но тут Анна проснулась. И заплакала. Потому что во сне она могла летать и видела. А наяву... она была слепой. Да и люди, знаете ли, не летают. Никогда. Если бы в королевстве Зелёных холмов началась война, в замке герцога не было бы такого переполоха, какой выбили из стен и гобеленов слезы её сиятельства. Герцог Бальба забросил все свои дела (по правде сказать, у него и не было особо важных дел в это утро) и бросился на спасение своего любимого и единственного чада. Няньки, гувернеры, учителя, лакеи и прочие бездельники рассыпались перед ним, как рушится карточный домик, если выдернуть всего одну карту в его основании.
– Аннушка, не плачь, не плачь, ты меня этим убиваешь! Я сделаю всё, всё, что ты скажешь, только не плачь!
– стенал герцог.
– Папа, папа!
– Анна плакала, её трясло, она никак не могла успокоиться.
Сердце герцога обливалось кровью. Этот суровый лев войны, при упоминании имени которого Киликийские пираты прятались в свои самые дальние пещеры и бушприта не казали в море целую неделю... этот самый уважаемый герцог в королевском совете, от мнения которого часто зависело даже больше, чем от воли короля (но не королевы)... этот царь и бог для всех подданных герцогства... сейчас являл собой просто любящего отца, дочь которого плакала, а он ничем не мог ей помочь. Это худшая пытка на свете! И она продолжалась вечность и еще четыре минуты.
Со стороны казалось, что Алый идёт на поводке у Яна. Но если внимательно присмотреться, то станет ясно, что это Ян шел "на поводке" за Алым. Зато тележка - тут уж никаких сомнений нет - катится за Яном. В тележке погромыхивают разные полновесные изделия кузнеца Фёдора, приходившегося Яну отчимом. Конечно, их можно было бы украсть, только вы готовы отдать брюки и ноги на растерзания Алому? Вот и карманники с базара на это не шли, они точно соизмеряли возможную выгоду и возможные потери здоровья и свободы (обычно за мелкое воровство давали три месяца исправительных работ на руднике). Путь от кузни до рынка занимал восемь минут, если Алый шёл быстро, или все двадцать, если по улице выгуливали кокер-спаниельшу Люси. Сегодня Люси была в настроении поиграть, Ян улыбался, он слышал, как заигрывали друг с другом собаки, как возмущалась служанка, которая выгуливала Люси. Мол, "этот ужасный зверь" (это она про Алого) пристает к их красавице! Но это всё предназначалось для ушей хозяйки. А служанка была доброй, и уж конечно, она знала, что Алый никакой не ужасный зверь, она его подкармливала, разумеется, с разрешения Яна. Да и Яну перепадали от неё то яблоко, то спелый подсолнух, то алобокий помидор (их еще томатами кличут почему-то).
Ян издалека услышал этот звук. Мало кто из окружавших его людей быт так чуток на ухо. А у слепого Яна ёкнуло в груди. Кто-то отчаянно сёк лошадь. Сёк до смерти.
– Алый, вперед!
– это был не приказ, а просьба, лететь быстрее ветра. Да, он слепой и, наверное, ничем не сможет помочь. Но он сможет броситься под кнут. А Алый... Алый не подведёт!
Водитель лимузина костерил пробку, баранов, из-за которых и возникают пробки и... ну в общем всех, от кого рождаются эти бараны, из-за которых и... он знал инструкции и знал, что не имеет право покидать кабину, ни при каких обстоятельствах. Он даже окно не мог открыть и сказать, куда бы баранам нужно пойти...
А затор возник из-за того, что телега с установленной на ней очень тяжёлой бочкой не могла забраться в гору, да еще в неё с боку въехала другая телега с горшками, оглобли в раскоряку, колесо в выбоине, лошади дергаются, а толку - меньше, чем у гульки хвостик. А тут еще и герцогский лимузин нарисовался, и как его сюда занесло? Ах ты неладная... и мастеровой, что правил телегой с бочкой, видя такие дела, кнутом стал стегать лошадь, наотмашь со всей своей молодецкой дури. Старая кобыла уже тем была виновата, что силы у неё не те, дура она полная, да и под горячую руку попала. Когда бьешь по хребту, а лошади хоть бы что, бей по морде, по глазам стегай, чтобы проняло. И мастеровой стал хлестать по глазам. Вот тогда лошадь и испустила уже не звериный вопль, а крик забиваемой души. И содрогнулись люди вокруг, у которых в груди была не только мышцы, качающая по венам кровь...
Анна не могла слышать этот отчаянный вопль, забиваемой до смерти лошади. Она заткнула уши ладошками. Но звук проникал даже под плотно прижатые к голове ладони. От него нельзя спрятаться. И тогда Анна открыла дверь. Гувернантка в это время смотрела, не освободилась ли дорога. А охранники... в последствии они даже под пытками не смогут внятно ответить на вопрос: что они делали в это время. Потом их казнят. Анна выскользнула из салона лимузина и пошла. Как можно быстрее она пошла по улице. Она не знала куда. Подальше. От крика. Она держалась за стену левой рукой и выставила вперед правую, и шла... шла... только бы поскорее не слышать этих страшных звуков, проникающих под кожу! И тут что-то твердое ткнулось ей в ногу, прямо в бедро около колена, куда не доставала юбка. Это был холодный и чуть мокрый нос Алого (как и положено у здорового пса). Анна погладила собаку. Алый дал себя погладить. Он видел хороших людей и мог отличить их от людей плохих. А ещё важно, что лошадь перестали стегать, потому что местный силач Вольт добрался до места происшествия, вырвал кнут из рук мастерового и слегка его толкнул, мастеровой неожиданно упал и понял, что лучше не вставать. А потом телеги расцепились и движение было восстановлено...
– Какой ты мохнатый и добрый...
– Анна уже могла жить, потому что истошный крик не повторялся, и она спокойно трепала голову овчарки.
– Как его зовут?
– девушка почему-то подумала, что спрашивает Изольду, она так привыкла, что гувернантка всегда рядом, что сильно удивилось, когда не сразу (не сразу!) ей ответил совершенно не знакомый голос.
– Его зовут Алый, он мой поводырь, - Ян не видел незнакомку, но ему очень понравился её сильный голос. Юноша вслушивался в него, как в музыку органа в церкви, как в журчанье ручейка, как в трель соловья, поэтому и ответил не сразу.
– Ты тоже слепой?
– Анна сначала спросила, а потом смутилась и покраснела.
– Да, а ты разве...
– и тут Ян понял и тоже смутился.
– Ты тоже...
– но это было невежливо. А Анна вообще не знала что сказать, ведь... и тогда они протянули друг к другу руки и их пальцы встретились. И их сердца встретились... Почему эту восхитительную, эту светлую, эту волнительную сцену никто не заметил? Ни вездесущие мальчишки с улицы, ни жандарм, ни любопытные перечницы из соседних домов, которые знают всё, что происходит в каждом из окон днем и ночью. Чудеса, да и только!