Светлая в академии Растона: любовь или долг
Шрифт:
— Я ни на кого не работаю, — спокойно произнесла девушка, стараясь умерить оглушающий стук сердца, из-за которого практически не слышно голоса господина Блэквела.
— Хорошо. Спрошу иначе, — в темноте, за прожектором раздался стук металлических предметов, от которого у Леа все внутри оборвалось. Он не станет бить, но что мешает запустить ей под ногти раскаленные иглы? Или сделать несколько дыр, порезов, ран? Резко бросило в жар, также резко, как обдало холодом после. — Кто твой покровитель?
Лязг металлических предметов повторился. Судя по звуку, он точил нож. В допросе страшны не сами пытки, а их
— Хорошо, — слишком ласково протянул мужчина, в одно мгновение оказавшийся за ее спиной. — Методы допроса могут быть и другими, Леа.
На плечи девушки легли тяжелые ладони господина Блэквела, но надолго там не задержались и немедля скользнули вниз, к ее аккуратным грудкам, сжали их. Леа была готова к тому, что ее ударят, оскорбят или унизят другим жестоким способом. Но неожиданной ласки она не ожидала. Прикосновения куратора мягкие и умелые, были неприятны ей. Ткань футболки натянули огрубевшие соски. Она не ожидала такого предательства от собственного тела и, стиснув зубы, терпела. Куратор же не сделает ничего, что нарушит ее анатомическую целостность. Он же не станет… Но, когда правая ладонь мужчины скользнула ниже и пересекла живот, девушка уже не была так уверена и закричала.
— Хватит! Все, хватит. Перестаньте, я расскажу! — руки Блэквела замерли на секунду и, довольный произведенным впечатлением, он отошел от девушки. — Это мой отец, — стараясь унять дрожь в голосе и не разрыдаться, произнесла она. Девушку трясло от страха. Мужчина с удивлением отметил, что ни темнота, ни связывание, ни даже шум инструментов для пыток не пугают ее так, как возможность близости с мужчиной. Он взял на заметку и решил использовать слабость противника. Тем более, что противник врет.
Комнату заметно качнуло из стороны в сторону. Как такое возможно? Где они находились?
Неспешно прохаживаясь перед ней, мужчина с иронией спросил.
— Отец? Который позволяет дочери жить на улице, а потом внезапно объявляется и жертвует огромную сумму денег, чтобы его кровинушку избили, лишили девственности, света, дара целительницы и чувства собственного достоинства? И кто он после этого?
— Урод. Полный отморозок, — согласилась она, вспоминая господина Салевана. Если приходится врать, следует, по возможности, говорить правду или хотя бы думать о чем-то, что похоже на правду. Если подменить одну эмоцию другой, это тоже может сработать и убедить противника в том, что ты не лжешь. Леа — патологический лжец. Она не знала прописных истин психологии, но они текли по ее венам и прочно осели в извилинах, благодаря многократной отработке на улице. Вот только господин Блэквел, или как его называли в узких кругах — Тень, безошибочно определял ложь.
— Рассказывай, — любезно предложил он. — Как так получилось, что дочь богатого господина жила на улице и была поймана на воровстве.
По спине пробежал холодок. Ему известно больше, чем она надеялась.
— Я сбежала из дома в 11 лет, потому что отец имел обыкновение бить меня, — половина правды. Воспоминания штормом ворвались в ее сознание и к глазам подкатили удушающие слезы. — Мне удалось надежно укрыться на улице, благодаря новоприобретенным друзьям. Для работы я была мала, поэтому промышляла воровством. Чтобы выжить. На последнем деле мы с Тором попались. Так отец вышел на меня. Сказал, что я позор семьи и что он отправляет меня в самую закрытую академию королевства. Если я выучусь, обещал простить меня и вытащить из тюрьмы моего друга. Поэтому, приходится, скрепя сердце, делать то, что совсем не хочется. Вот и вся история.
Тишина, а затем, улыбнувшись, господин Блэквел наклонился к ней совсем близко и протянул:
— Молодец, Суарес. Ведь можешь, когда захочешь! — он поднялся и вновь картинно прошелся перед ней из стороны в сторону, беспечно держа руки в карманах брюк.
Он не бил. Не кричал. Не пытал ее физически. Но страх, гнездившийся внутри девушки, рос в геометрической прогрессии. Лучше бы он проявил агрессию, чем затаился, словно тигр перед прыжком. Хуже разъяренного противника тот, от которого не знаешь, чего ожидать.
— А теперь я расскажу тебе одну увлекательную историю. Жила-была девочка. И звали ее… допустим, Кара. Когда малышке исполнилось пять, ее родители погибли в автокатастрофе, — сердце Леа облилось огнем от услышанного. Но как? Она не оставила за собой абсолютно никакого бумажного следа. И, тем не менее, ему известно. — Маленькую Кару с даром целительницы и неугасимым светом, разумеется, взяли под свою опеку светлые. Она год прожила в обители Святой Руаны, откуда ее забрала графиня Шансонель. Мне продолжить?
Девушка сглотнула и, снова облизнув сухие, словно песком облепленные губы, едва заметно кивнула.
— Если в этом есть смысл.
— Светлая, а ты удивляешь. Хорошо. Через год графиня Шансонель благополучно отправляется в мир иной и малышка попадает во вторую семью, затем в третью. О, на третьей нужно остановиться особенно! Семейная чета Салеванов! — он картинно передернул плечами. Она рефлекторно хотела повторить тот же жест, но сдержалась, понимая, что выдаст себя. — Особенно на главе семейства — Греге. Малышку Кару он любил. Особенной любовью. И грезил тем, что однажды заберет ее целительский дар, который она отдаст добровольно. Любовь он свою проявлял, как умел. Физическими ласками. Когда после очередных побоев приемная мать Кары скончалась, девушка сбежала и дальше о ее судьбе практически ничего не известно. Как тебе история?
— Не в моем вкусе, — мрачно протянула девушка, стиснув зубы. — Предпочитаю со счастливым концом.
Свет погас. В абсолютной темноте слышалось лишь ее сбивчивое и отрывистое дыхание. Что он придумал на этот раз?
Мужчина резко отвел голову Леа назад, обнажив ее шею и, приставив к ней самый кончик ножа, едва царапая, провел до ключицы.
— А потом эта девушка, спустя годы, появляется у ворот академии, изъявляя желание поступить на шпионский факультет. Что я должен думать, Леа?