Светло, синё, разнообразно… (сборник)

Ким Юлий Черсанович

2. «А может быть, я не один?..»

А может быть, я не один?А может быть, есть и другие,И даже, пожалуй, многие,А может быть, даже и все —На склоне последних годин,Подсчитывая итоги,В растерянности и меланхолииСвое закрывают досье.Так бездарно распорядитьсяБилетом своим лотерейным.Остается пойти и налитьсяПортвейном.Нелегко, господа, пребыватьВ подобном сознании.Нет, подобное сознаватьВсе же лучше в компании.

3. «Почему-то, когда я на публике…»

Почему-то, когда я на публикеПеред

залом с гитарой вдвоем,В моем внешнем и внутреннем обликеПроисходит крутой перелом.Мои очи исполнены света,Голос мой наливается звоном,Коим барышни в оные летаИной раз соблазнялися оным.Из меня океан обаянияИзливается щедрой струей,И купаюсь я в том океане,Светлый, мудрый, лукавый, простой.Отчего ж, когда следующим утромПеред зеркалом я объявляюсь,Никаким ни лукавым, ни мудрымНе кажусь и отнюдь не являюсь?Где же свет-то? И радость? И младость?Полный мрак и унылая старость.Где же мой ореол и накал?Я их честно вчера излучал!Из себя напрямую транслировал!Не подделывал! Не имитировал!И опять в себе это найду,Когда снова на сцену взойду!Отчего же на сцене домашнейЯ хожу, как окурок вчерашний?В силу коих я тайных причин,Словно Джекил и Хайд, двуедин?И пришло, и ушло, и осталасьЛишь какая-то смутная злость:И куда ж это все подевалось?И откуда все это взялось?

4 (вариация на ту же тему)

Жизнь моя протекает понятноИ приятно, как я нахожу.Я пишу для кино и театра,Хоть и редко туда захожу.Мне не тягостен плен паутиныНебольших и немногих цепей.Не тону я в болоте рутины,А плетусь помаленьку по ней.Не сказать, чтобы много за мноюНакопилось серьезных удач.А последнее время, не скрою,Было больше скорей неудач.(Но есть пьеска, в которой потешноРасписал я известный сюжет,И она ежегодно успешноПополняет мой скромный бюджет.)В иерархии литературнойНевысоко я числю себя.Никакой биографии бурнойНипочем не найти у меня.На исходе седьмого десятка,Продвигаясь спиною вперед,Все равно мне, как скоро лопаткаОщутит окончательный год.Но когда выхожу я на сцену,Равнодушный, усталый, пустой,Вдруг я чую в себе переменуНа минуте примерно шестой.Изнутри, из груди, где скрываетсяТо, что мы называем «поддых»,Вдруг легко и свободно является,Заполняя меня, мой двойник.Голос мой наливается силой,Достигая аж верхнего «фа»,И глубокой, могучей, счастливойПроникаются мыслью слова.Словно крылья открыв для объятья,Я над залом роскошно парю,И желаю безудержно счастья,И его же сейчас же дарю!И потом с утомленной улыбкойЯ в кулисах слежу, как во мнеТихо тает двойник мой родимый:Вот он тенью становится зыбкой,Светлой точкой во тьме загрудинной,Угасая глубоко на дне…

Финальная песенка

До свиданья!Пароходик мой гудёт,В даль далекую зоветМорехода.До свиданья!Можно трогать, помолясь,И погода в самый разДля отхода.На прощанье:Надо б водочки налить,Да

с колбаской учинитьБутербродик,И честь честью проводитьПароходик.Это чудо,Как у вас я погостил,Как ваш дом я навестилХлебосольный.Я отсюдаОтправляюсь по волне,Как полковник на коне,Всем довольный.Потому что,Дорогие господа,Я скажу вам, как всегда,Простодушно:Было грустно иногда,Но не скучно.До свиданья!До свиданья, милый зал,Где вела свой скромный балМоя лира.До свиданья!С вами славно было мне,Только жаль, что время не —умолимо.Жизни тайнаВ том, что свой всему черед:За свиданьем настаетРасставанье.Пароходик мой гудёт:ДОСВИДАНЬЯ!..

Театр мадемуазель Клерон

комедия в двух актах по сюжету М. Гашпар

1987–1997

Действующие лица

КЛЕРОН, звезда французского театра второй половины XVIII века

Тетушка БАБЕТТА, ее служанка, наперсница, дальняя родня

Жак ТРЕНЕ, директор театра, затем барон фон РАТЕНАУ

ДЕЛАНУА, капитан, затем барон фон ЛЕНАУ

Александр ГРОССБАХ, герцог

Эмилия фон МЕКЛЕНБУРГ, его супруга

АНСАМБЛЬ, играющий слуг, солдат, поваров, придворных и т. д.

Пролог

ТРЕНЕ (перед занавесом). Медам, месье, синьоры! Ваше превосходительство, ваше превосходительство, ваше превосходительство… Ваше сиятельство. Ваша светлость!.. Ваше высочество!.. Дамы и господа.

По не зависящим от нас обстоятельствам или, как скажут в далеком будущем – по техническим причинам – представление наше задерживается: нет мадемуазель Клерон, а без нее, сами понимаете, спектакль невозможен. Ума не приложу, в чем дело, наверно, что-нибудь с каретой: рессора лопнула, ось полетела – вы же знаете наши дороги. В другое время я бы позвонил по телефону или заказал такси, но сейчас восемнадцатый век на дворе, господа: есть Вольтер, есть Дидро, но Дизель еще не родился, увы, нету Дизеля, что тут поделаешь, и значит, только лет через полтораста актеры перестанут опаздывать на выход. Так что немного терпения, господа, немного терпения, всего несколько минут – их вам скрасят наши актеры.

Уходит, кланяясь и выпуская на авансцену АНСАМБЛЬ.

АНСАМБЛЬ

Мы начинаем представленье,Давно пора, уже давно пора.Свои восторги и умиленьеСкрывать не надо, господа.Вот перед вами Коломбина,Вот незадачливый Пьеро,Вот эта вечная картинаЛюбви несбывшейся его.Воспомним древнего поэта,Его словам уже три тыщи лет:«Ах, лучше чувство без ответа,Чем если вовсе чувства нет».Пусть неутешно, безнадежно,Но все же выпало любить…А для взаимной страсти нежнойПреград вообще не должно быть!

Пантомима «Несчастная любовь Пьеро и Коломбины».

Тем временем ТРЕНЕ проходит за кулисы, где ТЕТУШКА БАБЕТТА также в нетерпении ждет Клерон.

Акт первый

ТРЕНЕ. Где, где, где она? О-о, каналья! Скотина!

БАБЕТТА. Тихо-тихо! Кто это, по-вашему, каналья?

ТРЕНЕ. Твой любимчик, капитан Делануа, кто же еще. Никогда не доверяй красивым мужчинам: это народ неосновательный. Мне доверяй.

БАБЕТТА. Это вы-то основательный?

ТРЕНЕ. А как, по-твоему? Когда твою красавицу заточили в узилище, кто добился для нее разрешения продолжать играть на этой сцене? Кто нанял карету на собственные деньги возить ее из тюрьмы сюда и обратно? Кто отсчитал двадцать золотых, один за другим, этому смазливому разгильдяю в мундире, чтобы тот доставлял ее вовремя? Кто? Я. Где же они?

БАБЕТТА. Приедут, не волнуйтесь.

ТРЕНЕ. Сколько можно ехать. От театра до Бастилии не так уж далеко.

БАБЕТТА. Э-э, туда всегда быстрее, чем оттуда.

ТРЕНЕ. Гнали ее туда.

БАБЕТТА. Еще бы не гнали! Кто клялся ей в вечной дружбе, а потом палец о палец не ударил? Кто громче всех кричал: «Клерон! Не бойся! Мы тебя в обиду не дадим!» – а сам первый струсил?

ТРЕНЕ. В данный момент громче всех кричишь ты. А во-вторых, никто не струсил…

БАБЕТТА. А тогда почему же…

ТРЕНЕ. А потому, что надо иметь чувство меры! И в искусстве, и в политике. Храбрость – это как живопись: она хороша лишь в определенных рамках.