Светлое будущее
Шрифт:
И тем нее менее…
И вот он, очередной праздник в университете. Вадик, как яркий представитель профкома, непременно помогает студентам организовать концерт… Ну и я вместе с ним, в приписку, по доброй воле. Но это вечером, а утром мы послушно мчим в офис его дядьки — где проходим оба преддипломную практику. Ну чем не… «деловые люди»?
— Шары точно привезут? — кинул мне, садясь за руль. Поспешно завалилась я рядом, в пассажирское кресло.
Взор на своего непоседу:
— Точно. Причем уже. Лилька отзвонилась — привезли, украшают.
— А,
— Приду, Вадик. Приду… разве я могу тебя одного бросить? Ты же там всех задолбешь своей паникой.
— Я не паникую, — обижено, гордо. Стиснул губы. — Я просто… хочу, чтоб всё было на высоте.
— Всё равно косяки будут, — хохочу, давясь иронией.
— Ну-у… — протянул, — главное, чтоб преодолимые.
— Или незаметные, — ухмыляюсь я.
— Или незаметные, — загоготал тотчас. — Быстро учишься, Бирюкова, — с издевкой. Взгляд на меня.
Улыбаюсь:
— Так какой радетельный учитель — грех уступать.
Взревел мотор.
* * *
Косяки. Будто накаркали — один за другим, но мы еще держимся, выруливаем, выкручиваемся, как можем. То ведущий слег с ветрянкой (не, ну вы слыхали такое? — Вадику пришлось срочно брать все на себя, благо, нарядились достойно), то очередной номер — а минусовка куда-то подевалась, то программа (что за чем) перепуталась, то так — у одной из барышень каблук сломался — пришлось мне свои туфли отдавать. Вдох-выдох. Улыбается, счастливый Вадим. Бурит меня взором. Я за кулисами, он — с другой стороны сцены.
Справимся, Буйтов. Еще как справимся. Выживем. У нас диплом на носу — а потому не имеем права отчаиваться: еще будет повод «поумирать» от безысходности и нервотрепки. А сегодня — так: тренировка.
И вот он, последний выход. Попрощаться с залом, поблагодарить всех — и общая песня всех участников торжества.
Но… что-то не так, не по сценарию. Вадик мнется, заикается. Отчего я невольно даже прислушиваюсь к его словам:
— Так вот, — внезапно разворот, прямиком ко мне, взгляд в глаза. — Дорогая моя Вероника, я тебя люблю. И прошу, будь моей женой…
Мурашки побежали по телу. Волосы стали дыбом.
Онемела, окоченела я, выпучив глаза — будто кто расстрелял меня только что.
— Ну что ты, — слышу рычание мне чье-то на ухо. — Иди давай! — толкнули в плечо. Поддаюсь, несмелые… неловкие, будто ребенка малого, шаги ему навстречу.
Еще миг — и замираю вплотную. Протягивает еще сильнее мне коробочку со злосчастным кольцом. А я — я за пеленой слез и уже ничего не вижу.
Прокашляться, шепотом:
— Ты че творишь? — кривая улыбка. — Мы же даже… ни разу не целовались, Вадь…
Вдруг резкий выпад — и притянул меня к себе, пылким, жадным поцелуем прикипел к моим губам — несмело ответила движением. Отстранился. Взор на меня:
— А теперь? — и снова тычет мне.
Да только… залу уже все равно. Все интерпретировали по-своему. Его поступок — вместо моего ответа. Улыбаюсь несмело:
— Ну… публика уже решила…
— А ты? — испуганно.
— А я… не знаю.
* * *
Избегала. Несколько дней его усердно избегала. И дело даже не в практике, на которую больше не являлась. Нет: отключить телефон, забиться дома в угол — и медленно сходить с ума. По вечерам, пока Женька где-то с Лешей гуляла, я сидела в темноте… отчаянно строя вид, что никого нет дома… и его попытки достучаться до жильцов — тщетны.
Я не готова. Не знаю… я боюсь.
Да — он идеален. Он тот… о котором мне вещал, на которого наставлял и батя, и мама… и даже мой Рожа. Но… не мое это, не знаю. Тот наш поцелуй. Пусть с перепуга, но… это не Мира. Не Мирашев, от которого сердце сжималось, выдавливая кровь до последней капли, душа пускалась в пляс и я забывала всё на свете: комкала гордость, душила страхи отрицала прошлое. С Вадиком всё по-другому: тихо, мирно… весело, но… не мое.
Не знаю. Может, еще не распробовала. А вернее, даже не пробовала, по сути… но… как-то и не тянет.
Живо встать на колени — и подползти к тумбе. Схватить аппарат. Врубить его — и…
— Да, ладно? — раздраженное. — Че надо?
— Привет, Рит.
— Ну, привет.
— Слушай… — шумный вздох. Безрассудная, отчаянная смелость: — Я тут как-то от Федьки слышала, что ты иногда с Мазуровым пересекаешься. Можешь мне дать его номер телефона?
— ЗАЧЕМ? — грубое, гневное. Тревожное.
— Ну… мне бы поговорить с ним кое о чем, а Рожу во все это впутывать… неохота.
— Че те надо от него? — уже с откровенный наездом.
Сдержалась, стерпела я — да и гордость моя давно уже переломанная… лежит около меня, подыхает, как и я, бестолковая.
— Ну…
— Что ну? Давай по делу, быстрей! Мне некогда! И так… из-за тебя на такой дубарник вышла в одном платье.
— Мне Миру надо отыскать, — выстрелом, обличая, позоря себя окончательно.
Захохотала тотчас:
— А че его искать? Вон… в одном клубе с нами. Ходит, баб лапает. Хочешь — приезжай.
— Адрес?
Глава 15. Индульгенция
Не успела я даже переступить порог клуба, как волею судьбы… али сарказмом, оплеухою всей моей жизни… столкнулась едва ли не лоб в лоб со своей… горе-привязанностью. Не признал даже, не заметил.
Глубокий вдох — и, давясь волнением, страхом, окликнуть Его.
Не отреагировал. Стоит, гогочет со своими товарищами. Что-то рассказывает, активно жестикулируя. Ядовитая… (Господи, как же я по ней успела соскучиться!) ухмылка так и не сползала с его уст. Шаги ближе. Обмерла за его спиной. А позвать вновь, дотронуться — боюсь.