Светлый лик смерти

Маринина Александра

– И сами так не поступаете?

– Никогда.

– Почему? Разве плохо, когда все ваши знакомые знают друг друга и дружат? По-моему, людям должно нравиться, когда вокруг них существует такое сообщество.

– Мне – нет, – отрезал Стрельников. – Я слишком хорошо знаю, что из этого получается. Во всяком случае, знакомить своего сына со своей любовницей я не стал.

– Это относится только к Широковой? Или Люба Сергиенко тоже не была с ним знакома?

– Не совсем так… С Любой мы долго жили вместе, и когда сын звонил мне, случалось, что к телефону подходила она. Но это было всего несколько раз, Саша редко мне звонит, крайне редко.

– Отчего же? – удивилась Настя. – У вас конфликт?

– Нет, отнюдь. Я сам звоню ему почти каждый день. Так что в его звонках нет необходимости. Только если уж что-то очень срочное. Но, повторяю,

кроме нескольких кратких бесед по телефону, никакого общения между Любой и Сашей не было. Во всяком случае, я об их более тесном знакомстве не знаю.

– А с Милой? – напомнил Коротков, возвращаясь к главному.

– С Милой – тем более. Некоторое время назад у Саши появилась новая девушка, он увлекся, ему стало не до меня. Он и раньше-то звонил крайне редко, а теперь и вовсе перестал. Насколько я знаю, за то время, что в моей квартире жила Мила, Саша мне ни разу не звонил сам. Я, собственно, не понял, к чему эти вопросы. Почему вы интересуетесь фактом знакомства моего сына с Милой?

– Я объясню, – пообещал Юрий. – Но попозже. А сейчас скажите, пожалуйста, семья Томчаков знает Сашу?

– Естественно. С самого рождения. Как же может быть иначе, если мы со Славой Томчаком дружим с первого курса института.

– Значит, Лариса Михайловна тоже его знала?

– Ну конечно. – Стрельников начал раздражаться, причем очень явно. – После того как Лара закончила медицинский и стала врачом, мы все проблемы с болезнями решали через нее. Когда Саша в семь лет упал с дерева и заработал легкое сотрясение мозга, Лара сказала, что будет сама его наблюдать, потому что такие травмы, даже легкие, могут с возрастом давать осложнения, особенно в период полового созревания. С тех пор она осматривала Сашу не реже двух раз в год на протяжении многих лет. Слава богу, обошлось без последствий. Лара уверяла, что он абсолютно здоров.

Вернувшись на Петровку, Настя позвонила следователю Ольшанскому. Он, со слов уже допрошенного Томчака, повторил ей то же самое. Получалось, что не узнать Сашу Стрельникова Лариса не могла, в каком бы гриме он ни был. Получалось… то есть опять ничего не получалось. Милу Широкову юный игрок убить мог, а Ларису Томчак – нет. И нужно было начинать все сначала.

– Константин Михайлович, что с Дербышевым-то делать? – уныло спросила Настя следователя. – Его выпускать надо, срок истекает. А у меня никаких идей. Еще утром их было полно, а сейчас все лопнули с оглушительным треском.

– Плохо. Огорчаешь ты меня, Каменская, – очень серьезно ответил тот. – Давай, что ли, попробуем старый испытанный способ всеобщего штурма. Вдруг да поможет.

– Это как?

– А просто. Сажайте Дербышева в спецмашину и везите сюда, ко мне. И вызывайте сюда же на восемь вечера всех остальных – Стрельникова, Леонтьева с женой и Томчака. А к девяти вечера доставьте юную парочку – Сашу Стрельникова и его подружку. Ты, кстати, у нее на фирме побывала?

– Побывала, – вздохнула Настя. – Там тоже все расплывчато, ни два ни полтора. Наталья Загребина на прекрасном счету, квалифицированный и дисциплинированный сотрудник, ни в чем подозрительном не замечена. Прямых контактов с фирмой, где работает Дербышев, у ее организации нет, в том смысле, что они не ведут общих дел. Но это, разумеется, не исключает, что Загребина могла явиться на работу к Дербышеву. Повод найти несложно, поскольку обе фирмы так или иначе связаны с недвижимостью. И еще одна деталь. Загребина, по сведениям нашего адресного бюро, в Москве не прописана, хотя на работе все дружно утверждают, что она коренная москвичка.

– Где сейчас эта сладкая парочка?

– По последним сведениям, дома у Стрельникова-младшего. Мы на это направление бросили Селуянова, он утверждает, что Загребина обычно до пяти часов находится на службе, потом садится в свой сверкающий автомобиль и едет встречаться с Сашей. Как правило, часов до десяти вечера они или находятся в его квартире, или куда-нибудь ездят вместе, а потом отправляются туда, где можно во что-нибудь поиграть. Селуянов, например, выяснил, что в течение последней недели их дважды видели там, где играют в карты по-крупному, и трижды в казино.

– Что еще рассказывает твой глазастый Селуянов?

– Что Сашенька Стрельников носит длинные волосы и имеет щуплое телосложение. И это меня убило окончательно. Длинные волосы – это, конечно, хорошо, в этом случае он вполне тянет на роль неизвестного фотографа, которого видели в конноспортивном клубе. А вот

то, что он физически не особо развит, говорит о том, что либо у него был подельник, либо он вообще к убийствам не причастен. Вы помните, на теле Широковой не было следов борьбы. Разве слабенький щупленький юноша смог бы задушить ее так ловко и быстро, чтобы не было необходимости с ней бороться? Он должен был оставить на ее теле синяки и царапины, а их не было. И еще одно. В местах обнаружения трупов Широковой и Томчак не было следов волочения. Если дамы умерли не там, где мы их нашли, их должны были привезти на машине и выбросить. Но взрослая женщина – это же не пустая пачка из-под сигарет, Константин Михайлович, ее невозможно скомкать и просто выкинуть в окно автомобиля. Ее надо засунуть в машину и потом вытащить оттуда. Физически неразвитый человек намучается, пока сделает это. Во-первых, на теле и одежде жертвы обязательно останутся следы от таких упражнений, причем очень заметные и характерные, а их нет. И на земле будут следы волочения. А их тоже нет.

– Стало быть, Стрельников действовал вдвоем с Загребиной. Что тебе не нравится в этом варианте?

– Мне не нравится то, что Лариса Томчак прекрасно знала Сашу Стрельникова. В том числе и знала его голос. Значит, от имени Дербышева ей звонил не он. И на свидание к метро «Академическая» приходил тоже не он. В деле есть еще один мужчина. Похоже, именно он стоит за спиной азартных деток Сашеньки и Наташеньки. Мы сейчас в темпе собираем сведения о Загребиной, может быть, это ее любовник или родственник, хитрый и жестокий тип, который все это и придумал. Только, ей-богу, я не могу понять, зачем он все это делает.

– Мстит Стрельникову за что-нибудь? – предположил следователь.

– Может быть, – согласилась Настя. – Но как он смог привязать ситуацию к Дербышеву? Это самое слабое звено. Из-за него у нас все не состыковывается.

– Значит, я прав, без общего штурма не обойтись, – констатировал Ольшанский. – Соберем их всех вместе в моем кабинете и будем держать до тех пор, пока не выясним, какие между ними существуют тайные связи и взаимные конфликты.

– Как скажете.

Настя положила трубку и уставилась невидящими глазами в окно. Замысел Ольшанского ей не нравился. Совсем не нравился. Но спорить со следователем она не стала просто в силу того, что не могла предложить ничего более продуктивного. Да, такой прием, как «общий штурм», существовал издавна и был хорошо известен, но для его применения надо иметь особый характер. Когда в одной комнате собираются люди с прямо противоположными интересами, люди, которым есть что скрывать и которые не хотят, чтобы истина вышла наружу, велика опасность возникновения скандала с криками, хватанием друг друга за грудки, взаимными оскорблениями, слезами, истериками и даже сердечными приступами. И следователь, собравший в своем кабинете такую компанию, должен быть опытным режиссером, умеющим чувствовать аудиторию, и всю вместе, и каждого участника в отдельности, и дирижировать оркестром так, чтобы в финале вместо чистого завершающего аккорда не получилась какофония. Может быть, Константин Михайлович все это и умел. А вдруг нет? Вдруг из запланированного им на вечер сборища не выйдет ничего, кроме суматошных разборок и невнятных выкриков? А ведь «штурм» – это такое мероприятие, после которого, как говорится, хода назад уже нет. Все участники собрались вместе и друг на друга посмотрели, всем им была выдана определенная информация, и если спектакль не удается, на быстром и успешном завершении следствия можно ставить большой жирный крест. Больше от этих людей уже ничего не добьешься.

За окном стало совсем темно. Настя стряхнула с себя оцепенение и поплелась в кабинет к своему начальнику полковнику Гордееву.

– Ты Костю не знаешь, – заявил Гордеев в ответ на ее сомнения. – У него в кабинете не поскандалишь, он эти номера быстро пресекает. Сама-то поедешь представление смотреть?

– Куда ж я денусь, тем более что Ольшанский велел. Но душа у меня не лежит к этому, честное слово, Виктор Алексеевич. Не люблю я…

– Ладно, ладно, – перебил ее полковник, – при себе оставь. Всем известно, чего ты любишь и чего не любишь. Твоя бы воля, ты бы вообще всю жизнь в тихом уголке просидела в обнимку со своими бумажками и цифирками и строила бы козни из-за угла. Так не бывает, Настасья, иногда приходится и в открытую играть. Конечно, конфликтную ситуацию со множеством участников не каждый выдержит, это верно. Ты – не выдержишь. А Костя – он другой. Плевать он хотел на чужие эмоции.