Светлый мир
Шрифт:
На полночи люди умирали: от холода, от хищных тварей, да и от болезней, но тоже по большей части связанных с холодом или ранами. Полдень же был жесток. Каждый выход из дома здесь был опасен для жизни. Ты мог не видеть врага, но смертельная болезнь уже бежала с твоей кровью по жилам, захватывая власть над телом. Ты мог, всего лишь, попить воды, но уже был обречен. Свыкнуться с этой мыслью темным не получалось. Оттого известие о том, что вот она смерть, в сотне шагов, оказало должное действие.
— Ждать болэзн. Вэтэр. Идет суда, мы ужэ пол дня едэм к вэтру, —
— Не было там знака, — дернув щекой, отрезал Анвар.
— Простыт мэна, — повинился Коба, понимая, что завел путников в ловушку.
— Не глупи, — жестко отрезал Анвар, тихо добавив, — все согласились, что сократить хорошая идея. Кто же знал, что кому-то взбредет в голову убрать опасный знак.
— Так, чего замерли? — хлестнул косичками Ашту, зло и властно взглянув на гладиаторов. — Уходим!
Коба кивнул, слегка удивленный переменами в, до того веселом и мирном, человеке и дернул поводья, поворачивая лошадь левым боком к опасному ветру.
От обреченного обоза отъехали на час, пристроившись у основания высокой дюны, хоть немного прикрывающей от солнца. Быстро разбили лагерь, подсчитали запасы воды, отправили Кобу все же поставить знак у распутья и расселись в молчании, ожидая не пойми чего. Правда сидеть без дела всем быстро надоело и по пустыне разнесся равномерный звук: правила трех путников ритмично правили клинки.
Уже к вечеру стало понятно, что беда их стороной не обошла. Агот, прилегшая днем вздремнуть, проснулась с подозрительно блестевшими глазами. К наступлению темноты у женщины поднялся жар, а к утру она уже не смогла встать, погрузившись в тяжелое забытье.
В лагере царило мрачное настроение.
Коба, покусавший губы до крови, не отходил от своеобразной постели, где билась в бреду Агот.
Ашту сидел прямо в песке, бездумно глядя на переплетенные пальцы рук.
Опека гладиаторши сделала свое дело. Это был не женский интерес, к которому Ашту привык, а некий теплый, родной, который он успел позабыть за давностью лет. Эта ненавязчивая забота привязала и самого Ашту. Теперь Агот не казалась ему страшной или некрасивой. Наоборот, сейчас эта женщина выглядела для него чистой и привлекательной. И она умирала.
Анвар, словно призрак, ходил мимо застывших, тихих и безжизненных спутников. Чувство бессилия раздражало и угнетало.
К вечеру следующего дня стало худо. Открылся кашель, что означало одно — женщина обречена. Ее организм с болезнью не справится.
Утром третьего дня Анвара ждало очередное потрясение. Вставший позже обычного Ашту неприятно блестел глазами. Пораженный стон Анвара он встретил смущенной улыбкой и устало опустился на песок, благодарно принимая из рук Анвара бурдюк с водой.
— Я думал, Темный лишил нас такой слабости, — сквозь сжатые зубы протянул Анвар болезненно, имея в виду, что тело Всадников не подвержено заболеваниям.
— Возможно мое тело оказалось слишком слабым, — криво ухмыльнулся Ашту, кутаясь в тонкое шерстяное одеяло, служившее здесь и постелью, и одеждой, и укрытием от непогоды.
— Угу, — Анвар хотел бы напомнить Ашту о том, как это слабое тело ломает противников в несколько раз крупнее, но не стал. Его самого начало потряхивать от осознания, что он может лишиться единственного друга. Единственной поддержки в этом проклятом Тьмой песке.
К вечеру Ашту слег. Его тело трясло, а зубы отбивали дробь. Пить Несущий хаос не просил, пусть и хотелось неимоверно. Вода таяла, как снег по весне в солнечный день, и тратить ее на обреченного он считал неуместным.
С темнотой пришел и Смерть. Он забрал во тьму вековечную Агот.
Найти дерево для костра в этом проклятом месте было невозможно, оттого пришлось проводить обряд по диким обычаям прошлого: рыть яму и прятать тело там.
Несмотря на все уговоры Анвара, ради такого Ашту поднялся. Шатаясь, словно трава под ветром, добрел до закутанного в шерсть тела и замер с каменным лицом. Сохранять эту ледяную маску было трудно и ему и Анвару. Особенно когда взгляд падал на убитого горем дикаря: рыдающий, словно малец, великан, зрелище выбивающее землю из-под ног.
Утром Ашту глаз не открыл. Провалился в забытье. Коба печально глядел на Анвара воспаленными, блестящими глазами.
Несущий смерть чувствовал себя предателем среди этого разгула его сути. Смерть резвился рядом, а Анвар, Несущий его, вынужден был наблюдать как угасают его друзья и был не в силах остановить это все.
— Извини, — тихо произнес Анвар, понимая, что это может быть последний шанс сказать, что думает.
— За что? — удивился Коба и повыше натянул сползающее одеяло.
— За все это. Если бы не моя идиотская идея вы бы спокойно отработали нужные деньги и отправились бы домой. Вместе.
Коба грустно усмехнулся и спросил:
— Как думаэш, сколко гладыаторов ушлы домой?
— Сколько? — не желая гадать, переспросил Анвар.
— Ныодного, — печально хмыкнул великан. — Сурт всэгда ставыть послэдный бой. Побэдитэл получать свобода. Толко нэлза победыт всэх тэх, кого он ставит протыв. Звэри. Один, второй, трэтий, дэсят и двадцат если понадобится. Звэр дэшовий, зрэлыш прыбил. Никто не уходил, и я бы не ушол, — гладиатор говорил ровно и спокойно, видно давно смирился с таким положением дел.
— Урод, — потрясенно пробормотал Анвар, разглядывая печальную улыбку Кобы.
— Я же говорил, он мэна убит. Ты пришол он обещал мнэ послэдний бой, ты успэл.
— Я убью его, — зло пообещал Анвар. — Закончу с делами на полудне и убью.
Коба повернулся и пристально вгляделся Всаднику в лицо прищуренными глазами.
— Убэй, — наконец кивнул он. — Ты хороший воин, у тэба получица.
Анвар улыбнулся этой непосредственности.
— Скажи Анвар, гдэ такой воин как ты учит? — внезапно спросил Коба. До этого он старался не приставать к Всадникам с вопросами, держась отчужденно, словно тяготила его мысль о долге.