Свето-Тень
Шрифт:
Ни в одной из проштудированных книг не упоминалось ничего, хотя бы отдаленно напоминающего фокус, что я задумала. Улыбка прочно обосновалась на моем исхудавшем лице.
Я дышала глубоко и неспешно, каждый вдох отзывался изумительным ощущением уверенности. Разница между этой Силой и той, что служила мне прежде, была заметна даже физически. Сердце стучало гулко, напористо, не было чувства полета, легкость птичьих крыльев не пронизывала пальцы, яркие искры не сверкали перед глазами, всего этого не знала слившаяся с полумраком душа. Но были - глубина чувств и мощь, разливающаяся по венам.
Уселась
Образ будущего творения высветился сам собой. Идея до такой степени привлекла меня, что я, не сдержавшись, захлопала в ладоши. И плевать, что это по-детски!
Соорудив хилое подобие кулачка, я легонько подула в углубление между большим и указательным пальцами. Очень скоро ладошку деликатно пощекотали, и я аккуратно разжала пальцы. Источником щекотки оказалась ворсистая желто-черная лапка, наряду с семью такими же конечностями переходящая в мохнатое черное тельце очаровательного паучка. Сам красавчик постепенно увеличивался в размерах, занимая уже все пространство ладони.
Я перестала вливать в него Силу, сочтя переданное достаточным, и невольно залюбовалась результатом своих усилий. Паучок заметил оказываемое ему внимание, и закрутился, демонстрируя себя с разных сторон, как опытный и популярный манекенщик. Шелковистые касания изящных конечностей интимно ласкали кожу.
– Вот как можно не любить, а тем паче бояться пауков? Разве они не умилительны?
– глубокомысленно изрекла я критику в адрес противников членистоногих, поглаживая брюшко полосатого творения. Паук явно млел от восторга.
– Беги, малыш, - добавила я, слегка подталкивая пушистого. Ласки ласками, а пауку еще предстоит долгий, кропотливый труд.
Мой маленький союзник спрыгнул с руки на край постели, а затем с ложа на пол. Дважды оббежав мои стопы, он остановился с той стороны, в которую уходила моя угловатая тень.
Почти невесомые желто-черные лапки неожиданно громко затопали на одном месте, и арахноид принялся за работу. Он начал ткать паутину.
Надрывно и торжественно выводили скрипки мелодию "Серебра" в его акустической версии, даруя желание соскочить с места и зайтись в ликующей пляске. Музыка звучит, однако, не из приемника, невесть откуда взявшегося на спутнике - неоткуда ему браться - и даже не в ушах, а прямо из памяти, из беспечных и радостных дней.
Я не вернусь,
Так говорил когда-то
И туман,
Глотал мои слова,
И превращал их в воду [18] …
Перелистнув обратно страничку воспоминаний, всплыл клубящийся туман из угрюмого ущелья, из-под капюшона призрака, назвавшего меня дочкой… Настойчивей заплакали скрипки.
Мой взгляд скользил по кособоким буковкам лежащей на коленях рукописи. По строкам, несущим в себе пережитые чувства… Нижние страницы пусты, им только предстоит впитать в себя отголоски страстей и событий.
18
Группа Би-2, "Серебро".
Чарующая мелодия мягко увлекала меня в мир сладких грез, столь далекий от неприглядной реальности, и я позволила себе поддаться элегическому порыву. Никаких планов, никаких раздумий - одна незамутненная музыка.
Наверное, я ненадолго задремала, а звенящая метель из радости и скрипок замела следы в серый мирок. Очнулась внезапно, от острого, но приятного импульса паучка. Для его работы требовалось, чтобы я оставалась в сознании.
– Спасибо, золотце, - прошептала я.
– Это именно то, что было нужно. Больше никто не дрыхнет.
Я легонько зевнула и расправила плечи, разгоняя застоявшуюся кровь. Сейчас бы чашечку кофе со сливками, и чего-нибудь сладенького к нему, скажем, птичьего молока в шоколаде… От приземисто-бытовых мечтаний оторвал меня знакомый шорох. Ах да, я же не отложила рукопись, она так и осталась под рукой. И сейчас она выглядит… неестественно, хотя лист, загнутый поверх других, чист, как и до моей отключки…
Отделяя этот листок от стопки, поднесла к глазам - с моей близорукостью иначе нельзя. Аномальность прояснилась: в отличие от остальных гладких страниц, эта вся пошкрябана, как покрытие на сковороде после металлической щетки.
– Чем это я его?
– спросила я, обращаясь к паучку.
Он оторвался от шелковой нити, пошевелил одной из ножек. Жаль, конечно, что я не могу наделить его даром речи, но, если вдуматься, выходить в свет с большим говорящим пауком даже для меня было бы чересчур эпатажно.
Я вгляделась повнимательнее в искореженную поверхность листа, сопоставила со знаком паука, и прозрела. Страница испещрена штрихами, нанесенными ногтем. Исходя из того, что в помещении, кроме меня и членистоногого, никого не было, следует вывод: черточки наносились моим ногтем.
Хм. Послание самой себе из подсознания? Воздействие извне на мою волю? Порча листа выглядела до безобразия странно, и побуждала к выяснению причин. Поколебавшись буквально мгновение, я подула на страничку, присоединяя к обычному дыханию частицу Силы.
Чуть различимые вдавленные штрихи поднялись, набрали ежевичного цвета и опустились на лист, образуя…. рисунок. Я охнула, едва не выпустила страницу из пальцев, спохватившись в последний миг, что без контакта с моей кожей краска пропадет, и рисунок снова станет комбинацией невидимых штрихов, на этот раз без возможности их выцветить.
Рисунок… портрет… смотрел мимо меня глазами Брендона. Ничего не выражающими глазами.
Две глубокие морщины пролегли по высокому умному лбу, как и в тот последний день, когда я была рядом с ним. Щеки, кажется, чуть ввалились. Надо думать, не от плохого питания… Весь облик его излучал усталость, замешанную на грусти.
Печальнее всего пустые, безжизненные глаза. Глядящие, но не видящие.
Я вздрогнула. От листа ощутимо веяло холодом, как из промозглого склепа с давно разложившимися трупами. Живо представился Брендон, спящий беспробудным сном в гробу без крышки, накрытый куском дерюги, из-под которой виднеется обрубок руки хозяина склепа, решившей обогреться живым теплом.