Светоч русской земли

Иванов Сергей Иванович

Баязет, осадивший ныне город Константина, его страшил. Турки уничтожат памятники веков, разобьют статуи, свергнут изображение бронзового Юстиниана на коне, с державой в вытянутой руке, обрушат статую Константина, размечут ипподром с его вереницей мраморных древних героев вперемежку с праведниками, что чередой опоясывают ристалище, по которому когда-то неслись колесницы и сотни тысяч греков рукоплесканиями и кликами приветствовали победителя... Не будет больше выходов императора, служб в Софии, которую и повторить-то

не смогут потомки, нигде и никогда! Юстиниан мыслил содеять в храме полы из золотых плит. Его уговорили не делать этого. Плит уже теперь не было бы и в помине. Византия потратила бы это золото на нужды двора или церкви, а не то доживи тот пол до крестоносного разорения города - и фряги выломали бы его весь. И ещё бы дрались над плитами... Иные из них выковыривали мозаики, мысля, что литая смальта стен состоит из кусочков золота... Как бесполезны и тупы разрушение, татьба и разоры! Как мало дают они победителям и как обедняют бытиё! Куда исчезают древние сосуды и чаши, похищенные из храмов, на что идут камни стен величавых сооружений древности? Много ли корысти получают святотатцы, сжигая изображения святых и иконы из разоряемых храмов? Мгновенную усладу победителя, и не более того! И куда ушли сокровища старины? Где - доспехи Ахилла, где - статуи греческих богов и римских императоров, отлитые из бронзы и золота? Где - диадемы и перстни, наборные пояса, украшенные самоцветами, и прочее, о чём писал и пел Омир в сказаниях о гибели Трои? Грешно сожалеть о тех языческих сокровищах, о погибших книгах язычников, но без тех книг, без папирусов и свитков пергамента как узнали бы мы сейчас о временах, утонувших во мгле протёкших столетий? И как и что узнают о нас потомки, если мы не оставим после себя письмен, рукописаний, запечатлевающих нашу судьбу? Разве не из трудов Амартола, Малалы и Флавия только и может почерпнуть русич знание всемирной истории? И что в этом случае важнее всего: подвиги, о которых не вспомнят грядущие поколения, или описание подвигов, запечатлённое летописцем на века? Лишь бы огонь сгорающих городов не коснулся их, не разрушил, не истребил работы усердного старца, единые свидетельства которого и останутся по миновении столетий потомкам, возжелавшим уведать о деяниях своих пращуров.

Об учителе надо написать! В назидание грядущим по нас, ибо мы уходим, уходит наш век и мы - вместе с ним.

Он не сможет этого сделать! Слишком близок и дорог ему покойный "дядя Серёжа". Иные воспоминания и не передашь бумаге! Может, Епифаний? Или кто иной из маковецкой братии? Писать о тех, кого знал живыми, трудно. Не знаешь, о чём надо рассказать и о чём умолчать. Как поймут иное не ведавшие старца грядущие книгочеи? Как передать величие его простоты? Не станешь ведь рассказывать о том, как наставник шил рубахи и охабни, или тачал сапоги, или резал кленовую, липовую ли посуду, шепча про себя слова молитв? Шьют, режут и тачают обувь многие, так же сжимая в руке резец и долото, иглу или сапожный нож, но немногие становятся святыми!

Нет, ему не написать о наставнике! Довольно того, что он начертал красками его образ! Успел начертать... Позже он хотел изобразить Сергия красками уже на дереве, но что-то удержало. Не имел права до канонизации изображать учителя святым, а иначе не мыслилось. Парсуны, как у латинян, пока ещё не писали на Руси.

Федор смежил глаза, и слеза скатилась по впалой щеке, исчезая в завитках поседевшей бороды. Жить ему осталось недолго, и он знал об этом. И когда в исходе ноября подступил конец, Фёдор соборовал и причастил себя.

На улице, за окнами, снег, мела метель, а он в свисте метели угадывал идущий от Пропонтиды ветер и улыбался ему, смежив глаза. Земной путь пройден, и долг, начертанный ему Господом, исполнен. Вокруг ложа сидели прислужники, последователи, ученики. Игуменья Рождественского монастыря с тремя инокинями - тоже тут. А он сейчас вспоминал Афанасия, ушедшего в Константинополь, и снова Маковецкую обитель, такой, какой она была в прежние годы, - затерянная в лесах, едва заметная, и его наставник, "дядя Серёжа", Сергий Радонежский, был ещё молод и крепок, и так сладко было ему быть рядом с ним! Останься он на Маковце, был бы сейчас на месте Никона... Нет, не та судьба была суждена ему! И всё, совершившееся в жизни, совершилось по воле Создателя, Который– мудрее и превыше всего и Начало всему. Иного, сказанного ещё Дионисием Ареопагитом, не скажет никто и в грядущих веках.

Много ли Фёдор сделал в своей жизни? Всё ли должное совершил? А если чего и не смог, так смогут грядущие вослед! Жизнь не остановит свой бег с его успением. Жизнь не кончается никогда! И за это тоже надо благодарить Господа!

Фёдор умер двадцать восьмого ноября 1394 года в Ростове и был положен в церкви Пресвятой Богородицы.

1